– Вот что: а не свалить нам отсюда? – предложил он. – В «Пни» на Обручева.

– Ну, ты даешь! Заметят же…

– Нас тут сколько? Пятеро! Генка шестой. А в зале народу под сотню будет! Ну и как заметят, есть мы или нет?!

– А Генка-то тут при чем?

– Так ему ж проставиться положено. С премии.

Вилен усмехнулся:

– Сам-то он в курсе?

– Не бойся, сейчас озадачу… Вы давайте по одному на выход – и в «Пни», а я за Генкой. Куда он денется!..

Вообще-то «Пни» именовались «Чайкой», и нарекли в народе это кафе именно так, потому что рядом с ним и в самом деле возвышались три пня – память о спиленных когда-то липах. А заведение было вполне приличное. Более того, по многим показателям оно выделялось из общего ряда московских кафе с их пластиковыми столами, дюралевыми стульями, выщербленными солонками и неспешным обслуживанием. В «Пнях», то есть в «Чайке», даже выступал вокально-инструментальный ансамбль.

Но до его появления еще было далеко.

Вилен подошел к автомату с пластинками, достал пятачок.

– Джо Дассена давай!

– Даю! – опустил Вилен пятачок в автомат.

А вскоре пришли Ершов и Генка.

– Эх, сейчас гульнем! – потер руки Ершов. – Только мне через час убегать надо – дело срочное.

– И чего тогда всех взбаламутил?

– Вам-то никуда не нужно! Ешьте, пейте, плохо что ли? Да, Ген?

– Ясное дело. Мне же все равно проставляться. Так уж лучше сейчас, пока деньги есть.

– Мы вообще-то решили по рублю скинуться, тебе на подмогу…

Сделали заказ, и уже через пять минут принесли холодную водку.

– Вот всегда так, – взялся разливать бутылку Ершов, – водку принесут, а закусывать нечем. Тут хорошо еще на столе хлебушек есть. Передайте-ка мне горбушку. Ну что, Ген, за тебя?

Выпили, закусили посоленным хлебом.

– Ген, а что за прибор?

– Да долго рассказывать. На улавливании молекул основан, самое широкое применение…

– Ну да, вам же сказали, что начальство уже взяло прибор на вооружение. Ген, это как?

– Понятия не имею.

– Ох, не нравится мне это их «вооружение», – сказал Ершов, наливая по второй. – Чувствую, устроят они какую-нибудь пакость.

– Илья, а не любишь ты начальство!

– Да, не люблю. А еще не люблю все эти их парткомы, профкомы…

– Потише, еще услышит кто-нибудь.

– Ладно… Ну, Ген, еще раз за тебя!

Через час Ершов ушел, а застолье покатилось дальше, благо и выпивки, и закуски хватало.

Народа в кафе все прибавлялось. Уже играл вокально-инструментальный ансамбль, сокращенно именуемый ВИА. Танцевали пары.

Вилен взглянул на одну из них. И сразу понял, почему именно на эту пару: с плотным мужчиной танцевала… Вика. Он почувствовал ее еще не увидев, а увидя, сразу узнал. Сколько же лет прошло?! Вилен всматривался в Викино лицо. Вдруг – словно опрокинулось время, и он ощутил себя… в детстве.

Да, Вилену было двенадцать лет, когда Вика появилась в их дачном поселке. Ее младший брат Колька жил у бабушки каждое лето, как и сам Вилен у тетки, а Вика приехала тогда впервые (наверно, потому что после развода родителей Колка остался с мамой, а Вика с отцом).

Все мальчишки сразу же повлюблялись в Вику, пробудив в ее братце неожиданную склонность к шантажу:

– А вот возьму и расскажу Вике, что вы меня Фурункулом зовете, – с тихой улыбкой говорил Колька, страдавший ячменями. – Или про то, как вы у меня одежду на озере сперли…

Радостно наглея день ото дня, братец в конце концов взялся всех поучать:

– Дурачье вы, зря перед Викой воображаете, все ваши старания для нее – пустой звук!

И был прав. Шансы на взаимность даже у самого старшего из компании – заводилы Лешки, который к своим тринадцати с половиной годам имел, по его уверению, всевозможный житейский опыт, – равнялись нулю. Потому что Вике шел…девятнадцатый год.

Вилен, как и остальные ребята, не задавался вопросом, красива она или нет? Просто все обреченно понимали: в таких вот и влюбляются.

У нее был вздернутый носик, круглые щеки с ямочками и необычайные глаза. «Ишь, какая косуля!» – сказал как-то ей вслед дед Матвей Дмитрич, почти круглосуточно восседавший на складном стульчике перед своей калиткой. Это он о ее глазах – больших, влажных и с тем же разрезом, что у косуль. Но, в отличие от них, Вика смотрела совсем без робости, ясно и прямо. Такая вот смелая косуля получалась.

А ведь, и в самом деле, Вика не боялась ни в футбол с мальчишками сыграть, ни речку переплыть. А с каким азартом удила она рыбу! Так уж получилось, что вокруг не было никого, кто оказался бы близок ей по возрасту, но, проводя время в мальчишеской компании, она явно этим не тяготилась. Стоит ли говорить, как притягательно было ее общество для ребят.

Хоть еще и мальчишки, они находились в той поре, когда темная сила влечения к Женщине уже распахивает свои объятья, и вдруг узнаешь, что сердце сладко замирает не только на качелях, но и от увиденного девичьего профиля, очерченного и аккуратно, и легко, от светлого взгляда из-под челки, брошенного блондинкой на эскалаторе, или от того, например, как у кассирши с озорными глазами темнеет ложбинка в вырезе платья или как лежат одна на другой загорелые женские ноги.

Хорошо понимая происходящее с ребятами, Вика относилась со снисхождением к их глупым выходкам. Дело в том, что с каждым Викиным появлением круг ее поклонников сразу же превращался в ярмарку тщеславия. Или в птичий двор, где каждый индюк пушил хвост на собственный лад. В результате, будто бы сами собой начинали происходить такие вещи, как покорение вершины самой высокой сосны, полеты с «тарзанки» на дальность, езда на велосипеде без рук, хождение «колесом» и многое другое. Вика, конечно, пыталась сдерживать ребят, но этим лишь раззадоривала их.

И только Вилен ничем не привлекал к себе внимания: он просто терялся в присутствии Вики. Но все же и он выкинул номер! Да какой!

А началось все, как водится, с пустяка: Вике понадобилось позвонить в Москву. Сделать это можно было с единственного в округе телефона-автомата, располагавшегося на площади возле продуктового магазина. Пока Вика звонила, ее заприметили трое оболтусов из местных, которые решили немедленно познакомиться с симпатичной дачницей. А чтобы у нее не оставалось выбора, знакомиться или нет, один из них подпер плечом дверь телефонной будки. Конечно же, эта сцена не могла обойтись еще без одного персонажа – благородного героя. И он, понятное дело, появился. Волей случая им оказался Вилен, возвращавшийся с банкой сметаны из магазина. Справедливости ради нужно отметить, что по воле случая Вилен лишь оказался на сцене, а вот какую роль ему сыграть, зависело только от него самого.