– И весь Черный крест... – епископ понизил голос, перешел почти на шепот. – Практически все готово и ждет вашего распоряжения.

– Моего распоряжения... – повторил за ним Кардинал.

Странно, подумал Кардинал, ведь не дурак, ведь уже много лет работает на меня, а все еще не понял: когда решение принято – все происходит как бы само собой. Как песчинки, падающие в песчаных часах.

Ничего от них не зависит. Кто-то имеющий власть перевернул часы, и... И нет никакой необходимости приказывать каждой новой песчинке падать вниз. Все предрешено и подготовлено. Подготовлено и предрешено им, Кардиналом.

И только он, Кардинал, знает точно, какая роль кому отведена в готовящемся представлении.

Толпа похожа на ребенка.

Толпа искренне верит в то, что кукла живет своей собственной жизнью, что она суетится, кричит, смеется, плачет и умирает по собственной воле. А, то что этой куклой кто-то управляет...

Наигравшись старой куклой, ребенок может отшвырнуть ее прочь, увидев новую. Отшвырнуть, оторвав предварительно голову.

Это, вообще, так весело – ломать куклу.

Кардинал посмотрел вверх, на низкий потолок, словно действительно мог увидеть сквозь камни и землю здания и людей Вечного города. Руины былого величия и жалких наследников былой славы.

Как они кичатся своей родословной! Как любят называть себя римлянами! Патриции в драных плащах. И им невдомек, что веками они воюют против обычной куклы. Что веками они прославляют обычную куклу. Странную куклу, с глупой шапкой на голове и со странным посохом в руке. Сколько таких кукол толпа уже сломала и вышвырнула, сколько заменила такими же точно куклами...

– Надеюсь, – Кардинал посмотрел на епископа, – надеюсь, вы не забыли предупредить вашего герцога о своем отбытии.

– Естественно... Конечно. Как вы и просили... приказывали. Я сообщил, что вынужден немедленно отправиться в Рим, – епископ зачастил, голос стал немного растерянным и виноватым.

Епископ не понимал, почему его так внезапно вызвали. Перед самым началом важных... важнейших событий. Того, что должно изменить весь мир. Он и не должен был понимать.

Он должен был провести переговоры с герцогом.

И блестяще их провел.

Это, кстати, было не слишком трудно, если учесть приграничные проблемы. Ересь еще терпима, когда она в хибарах и пещерах. Но если она проникает в дворцы и замки... Если сам граф оказывает покровительство и защиту еретикам. Хотя графа тоже можно понять – большая часть его подданных верит чистым, видит только то, что чистые хотят им показать. Плоть от дьявола, лишь душа от бога.

Очень удобно. Если бы это не противоречило Библии и не вело к гибели Церкви.

Хотя герцогу, положим, наплевать на Церковь и Библию. Но то, что буйные соседи с юга под замечательные призывы бороться за духовную чистоту вырезают деревни и уничтожают церкви, эти кучи камней, как они их называют...

Герцогу просто предложили возможность поправить свои дела и совершить богоугодное дело.

Почти крестовый поход, усмехнулся Кардинал. Никто еще не догадался объявлять внутренние крестовые походы. И слава Богу. Все будет решено иначе.

Еще епископ должен был позаботиться о наборе наемников. Решено было не привлекать рыцарство... Без особой нужды, естественно. Сотней-другой славных благородных воинов придется пожертвовать, но это не страшно. У них такое предназначение – умирать в грязи, смешанной с навозом и кровью.

– Ты никогда не задумывался – зачем мне колдуны и ведьмы? – спросил внезапно Кардинал.

Епископ замолчал на полуслове, вздрогнул. Задумывался? Конечно, задумывался. Ночами думал, когда только получил такой приказ – брать нечисть живьем и... Оборотней и упырей допрашивали специальные люди на месте. Один раз епископ видел, как допрашивают оборотней и упырей. Только один раз смог преодолеть свою брезгливость. А ведьмы и колдуны...

– Задумывался... – с довольной интонацией протянул Кардинал. – И что придумал?

– Я...

– Ничего ты не придумал, бедняга. Ибо избран был из толпы не за свои качества мыслителя, а за исполнительность и жадность, – Кардинал тихо засмеялся.

Любил он в разговорах вот так поставить на место собеседника, забывшегося на мгновение.

– Хочешь встретиться с одним из тех, которого послал ко мне? – спросил Кардинал.

Епископ неопределенно пожал плечами.

– Правильно, не твое желание здесь валено, а моя воля. И ты встретишься с одним... как минимум, с одним из них. Скоро. А сейчас...

Из темноты коридора появилась еще одна тень. Приблизилась к столу. Епископ в ужасе смотрел на нее, пытаясь понять – человек это или действительно ожившая тень.

– Ты хорошо служил, – сказал Кардинал. – Точно выполнял мои приказы. Преодолевал соблазны... Тебе ведь очень хотелось отхлебнуть немного вечной жизни...

Ведь хотелось?

Епископ кивнул. Этот дразнящий запах... И раны, затягивавшиеся от одной только капли снадобья. Сколько раз он был готов наплевать на все и... И снова сдерживался. Невозможно скрыть это преступление, было сказано в письме, помеченном двумя буквами. И совершивший его будет настигнут либо карой Божьей, либо местью дьявольской.

– Ты заслужил, – сказал Кардинал. – Теперь – ты заслужил.

Тень возле стола шевельнулась, и епископ увидел кувшин. И ощутил наконец тот самый запах.

Тень исчезла за дверью.

– Сидеть! – как собаке приказал Кардинал, увидев, что епископ потянулся к кувшину. – Ты так долго ждал... Подождешь и еще немного.

– Хорошо, – хрипло прошептал епископ, не сводя глаз с кувшина.

Вот оно! Еще немного и... Он будет среди избранных. Среди тех, кого не коснется мор... Среди тех, кто получит жизнь долгую, почти вечную. Кто будет повелевать миром... Кто принесет слово Божье...

– Ты отправил людей встречать корабль? – спросил Кардинал, делая огромные паузы между словами, словно специально тянул время, словно специально дразнил...

– Да. Два десятка человек ждут корабль в условленном месте на побережье.

– И они...

– Они знают только, что должен прибыть корабль, что всех на этом корабле нужно убить, забрать с корабля одежды, лежащие в закрытых сундуках, и развезти одежды эти в разные города и раздать там нищим, – а кувшин манил к себе, притягивал, звал.

– Я все сделал... – сказал епископ.

– Да, – кивнул Кардинал, – теперь можешь... Стоп. Я чуть не забыл, я же обещал тебе объяснить, кто такие колдуны и ведьмы... И познакомить тебя...

Кардинал повернулся к двери:

– Иди сюда, маленький.

На пороге появился силуэт. Епископ присмотрелся – карлик. Уродец с лицом обезьяны. Его, кажется, изловили два месяца назад. И даже не Охотники, а крестьяне, которым он досаждал... Епископ и не помнил сейчас, чем именно провинился карлик. Лицо с глупой улыбкой и вечной капелькой слюны в уголке искривленного рта – помнил, фигуру искореженную – помнил. И помнил, что уродец был идиотом, не способным связать больше трех слов зараз.