Когда они только начали встречаться, Филипп нервничал. Найдут ли они общий язык, что они будут делать вместе? Хватит ли у него денег, чтобы ее развлечь? Марьяна ведь привыкла к шикарным ресторанам, казино и закрытым загородным клубам. Иногда она лениво рассказывала ему, что Гога любит расслабляться в игорных домах, где за один вечер может проиграть сто тысяч долларов…

Но выяснилось, что Марьяна соскучилась по каким-то житейским, общедоступным, но запретным для нее удовольствиям. На самом первом свидании она его ошарашила, предложив отправиться… в «Макдоналдс».

– С ума сошла? Тебе здоровья своего не жаль? Никогда туда не хожу, там резиновые котлеты.

– За моим здоровьем следят профессиональный диетолог, личный терапевт и гомеопат, – отчеканила она. – Они еженедельно проверяют, не повысился ли уровень холестерина в моей крови. Это так утомительно. Надоели! Имею я право хоть раз в жизни поесть по-человечески? Ненавижу шпинат и капусту брокколи! Хочу жареной картошки и огромный бутерброд.

– Но я собирался тебя пригласить в приличное место… – растерялся Филипп. – Если честно, я и столик заказал. Это уютный ресторанчик, совсем новый, называется «Греческий дом».

– Спятил? – огрызнулась она, на минуту превратившись в прежнюю Марьяну. – Я туда с Гогой ходила на открытие. Меня там все знают.

– Ну можно было бы заказать оттуда еду, они бы доставили все ко мне домой.

– Ты знаешь что-нибудь о клубе «Петровский и сын»? – неожиданно спросила она.

– Знаю, конечно, – удивленно ответил Филипп. Об этом клубе однажды рассказывал ему Марат Логунов, которому непонятным образом удалось туда проникнуть. Причем сам Логунов так гордился этим обстоятельством, словно побывал на домашней вечеринке у американского президента. – Это клуб миллионеров, олигархов, вход туда закрыт просто богатым людям.

– Странно. Обычно никто об этом месте не знает, клуб рекламы не дает. Членская карточка стоит пятьдесят тысяч долларов в год, – ухмыльнулась Марьяна. – Представь себе, пятьдесят тысяч просто за то, чтобы тебе не отказали от входа. Еда небесплатна, одна игра американского пула стоит тридцать баксов. Тебе бы интересно было туда попасть?

– Чего-то я не понимаю, к чему ты клонишь? – смутился Филипп. Неужели она собирается пригласить его в элитный клуб? А как же конспирация – там-то ее уж точно все знают. – Конечно, было бы интересно. Посмотреть на чудаков, которые платят тридцать баксов за обычный бильярд. Они для меня как с другой планеты.

– Ну вот. А для меня «Макдоналдс» – это закрытый клуб. Меня туда никогда в жизни не отпустит муж. А мой диетолог скорее сам умрет голодной смертью, чем съест чизбургер.

– Понимаю. Что ж, тогда поехали!

– Ну не сердись так, – она будто бы даже начала оправдываться, что было ей совсем не свойственно. Этим она напоминала ему Азию – та тоже была гордой, как черкесская княжна. Уж если решит чего, так тому и быть – никакие аргументы не подействуют. – Тебе вот было бы интересно посмотреть на миллионеров. А для меня те люди, которые в «Макдоналдс» ходят, как с другой планеты.

Что на это скажешь? Пришлось ему отвезти ее в закусочную, порога которой сам Филипп давно уже не переступал. Марьяна вела себя как ребенок – дергала его за руку, о чем-то возбужденно рассказывала, смеялась. Со стороны они смотрелись обычными московскими влюбленными – сотни таких же, как они, молодых пар толпились в соседних очередях ресторана в ожидании, пока приветливый кассир выдаст им непременную порцию холестерина.

Возле кассы Марьяна удивила его в очередной раз. Выяснилось, что у субтильной красавицы аппетит молодого боксера – она уверенно заказала четыре разномастных бутерброда, самую большую порцию картошки, мороженое и два вишневых пирожка. Сначала он подумал, что ей просто хочется попробовать всего – она откусит по кусочку от каждого варианта и на этом успокоится. Но Марьяна мигом опустошила поднос – она азартно разворачивала бумажки и набрасывалась на бутерброды так, словно ее неделями держали на голодном пайке.

– Эй, тебе плохо не станет? – заволновался Филипп, когда она расправилась с пирожками. – Не пора ли притормозить?

Она взглянула на него – сыто и сонно.

– Ты ничего не понимаешь. Это и есть настоящая жизнь.

В тот день они не занимались любовью – Марьяна объелась так, что ему пришлось даже притормозить возле аптеки – купить что-то для желудка.

– Вот уж не думал, что такая снобка, как ты, на такое способна, – поддел он ее, когда Марьяна в очередной раз, застонав, схватилась за живот.

– Заткнись, – беззлобно скомандовала она, – я счастлива… Я больше никогда не буду столько есть, и сейчас мне действительно плохо. Но кто бы знал, как я счастлива!

Ее непосредственность казалась ему трогательной и умилительной. Но она умела быть разной. И часто элегантно носила маску искушенной стервы, которая ей очень шла. Филипп знал многих женщин, предпочитающих истинным лицам маски. Почти все они настолько привыкли к придуманному ими же образу, что не выходили из него вообще никогда. А девушка без маски казалась ему такой редкостью, что он сразу же на такую девушку «западал». Азия масок не носила, она была такой, какая есть, – не стеснялась своей некрасивости, несексуальности, резкости, – может быть, поэтому и казалась ему красивой и сексуальной. У Марьяны маска была, но у нее хватало смелости время от времени ее снимать.

Когда они встретились в следующий раз, Филипп порулил было снова к «Макдоналдсу», но Вахновская мягко его остановила.

– Не хочу ассоциироваться у тебя с идиотскими бутербродами, – сказала она.

– Что у нас остается? – бодро спросил он. – Цирк? Зоопарк? Дельфинарий? Планетарий? Парк Горького?

– И твой дом, – немного понизив голос, заключила Марьяна.

Он посмотрел на нее – и понял все; усмехнулся, завел мотор. Полчаса московских пробок – Марьяна даже нервничать начала, успеет ли она вернуться в салон, – и они были в его квартире.

Как зол он был на Еву в тот момент, когда Вахновская впервые переступила этот порог. Ева жила в его шикарных трехкомнатных апартаментах, поэтому он не мог пригласить туда Марьяну. Не мог показать желанной женщине тот дом, в котором все было оформлено согласно его вкусу, дом, которым он так гордился.

Пришлось везти ее в квартиру-студию, туда, где совсем недавно жила «порнозвезда» Эмма. Хорошо еще, что он догадался накануне убрать все следы ее пребывания там.

Марьяна вступила в прихожую и удивленно огляделась:

– Ничего себе! Я думала, что здесь холостяцкий бедлам, а у тебя хирургический порядок. Домработница?

– Да, – соврал он. Он никогда бы не впустил домработницу в эту квартиру. Он и сам никогда не появлялся здесь в своем естественном, «блондинистом» образе и всерьез опасался подозрительных соседей. Но, кажется, все обошлось – никто не заметил, как они с Марьяной входили.

Он бережно повесил ее куртку на вешалку (хотя был уверен на все сто, что эта пахнущая не слишком дорогими духами куртка едва ли может принадлежать самой Марьяне – скорее всего, одежду для свиданий ей одалживает подруга-маникюрша) и пригласил ее в комнату. Филипп суетился, нервничал, стараясь смотреть на обстановку ее глазами, и отчаянно ругал себя за то, что в свое время поленился навести здесь хоть минимальный уют. Говорят, что о человеке можно судить по дому, в котором он живет. Оно и верно – каждый старается окружить себя милыми сердцу вещами. А в этой квартире было пусто, как в гостиничном номере, из которого только что съехали постояльцы. Ни милых занавесочек на кухне, ни причудливой формы торшера, ни уютного кресла – все по-офисному безлико.