Беверли вздрогнула от прозвучавшей в моем голосе резкости.

– Я понимаю, что ты прав. С точки зрения здравого смысла. Но Оджи сломался, и мне больно это видеть. Я ничего не могу с собой поделать.

Она заплакала. Из клиники вышли три медсестры и направились в нашу сторону. Я отвел Бев к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Что ты имеешь в виду: сломался?

– Оджи ведет себя странно. Пьет и ширяется больше обычного. Он непременно на этом попадется. Сегодня утром он завел меня в конференц-зал, запер дверь и начал приставать. – Смутившись, она опустила взгляд. – Оджи сказал, что я лучшая из всех, кто у него был, и дал волю своим рукам. А когда я его остановила, он был обескуражен. Начал бушевать по поводу Мелендес-Линча, будто тот хочет сделать его козлом отпущения и свалить на него дело Своупов, чтобы выставить его из клиники. Потом Оджи засмеялся – это был ненормальный смех, Алекс, полный злобы. Он сказал, что у него припрятан козырь. И что Мелендес-Линч никогда от него не избавится.

– Он не объяснил, что это такое?

– Я у него спросила. Но Оджи просто рассмеялся и ушел. Алекс, мне страшно! Я сейчас как раз направлялась в общежитие для персонала. Чтобы убедиться в том, что с ним все в порядке.

Я попытался ее отговорить, но Беверли была настроена решительно. У нее безграничные способности испытывать чувство вины. Наступит день, когда она для кого-то станет прекрасным ковриком для ног.

Очевидно, Беверли хотела, чтобы я проводил ее до квартиры Валькруа, и, хоть я и устал, я согласился отправиться вместе с ней на тот случай, если что-то пойдет не так. К тому же, хоть это и маловероятно, вдруг у него действительно припрятан козырь и он выложит его на стол.

Общежитие для персонала находилось через дорогу напротив клиники. Это было сугубо утилитарное здание, три этажа железобетона без изысков над подземной стоянкой. Некоторые окна оживляли горшки с цветами, стоящие на подоконниках или свисающие на плетеных шнурах. Однако несмотря на это здание выглядело тем, чем и являлось на самом деле: дешевой ночлежкой.

У входа дежурил пожилой негр-охранник – в окрестностях участились случаи изнасилований, и обитатели общежития потребовали усилить меры безопасности. Мы предъявили пропуска в клинику, и он открыл дверь.

Квартира Валькруа находилась на втором этаже.

– Это та, что с красной дверью, – указала Беверли.

Стены коридора и все остальные двери были выкрашены в бежевый цвет. Ярко-красная дверь квартиры Валькруа бросалась в глаза кровоточащей раной.

– Маляр-любитель?

Я провел рукой по дереву, неровному, в волдырях. К двери была приклеена страничка из комикса про наркоманов: люди с выпученными глазами глотали таблетки и видели красочные галлюцинации, их безудержные сексуальные фантазии были изображены во всех подробностях.

– Ага.

Беверли постучала в дверь, подождала, постучала снова. Ответа не последовало, и она прикусила губу.

– Быть может, он просто отлучился, – предположил я.

– Нет. Если Оджи не на вызове, он всегда остается дома. В наших отношениях это больше всего меня раздражало. Мы никуда не ходили.

Я не стал напоминать о том, что она сама встретила Валькруа в ресторане в обществе Ноны Своуп. Несомненно, он принадлежал к тем мужчинам, чья прижимистость в том, чтобы отдавать, не уступала алчности в том, чтобы брать. Такой предпримет абсолютный минимум шагов, чтобы проникнуть женщине в чрево. И Беверли с ее заниженной самооценкой оказалась для него настоящим подарком. Так продолжалось до тех пор, пока она ему не надоела.

– Алекс, мне тревожно. Я знаю, что Оджи дома. У него запросто может быть передоз.

Все мои слова не смогли развеять ее беспокойство. В конце концов мы спустились вниз и убедили охранника воспользоваться запасным ключом.

– Даже не знаю, как быть, – пробормотал негр, отпирая красную дверь.

Квартира была превращена в хлев. На потертом ковре валялось грязное постельное белье. Кровать была не заправлена. В пепельнице на ночном столике скопилась гора окурков самокруток с марихуаной. Рядом лежал мундштук в виде пары обнаженных женских ножек. Медицинские справочники и комиксы про наркоманов мирно сосуществовали в бумажном буране, накрывшем пол в гостиной. Раковина на кухне превратилась в болото из грязной посуды, плавающей в мутной воде. Под потолком кружилась муха.

В квартире никого не было.

Беверли прошлась по комнатам, непроизвольно начиная наводить порядок. Охранник вопросительно посмотрел на нее.

– Идем! – неожиданно резко заявил я. – Его здесь нет. Уходим.

Охранник кашлянул.

Застелив кровать, Беверли напоследок обвела взглядом вокруг и вышла.

Когда мы оказались на улице, Беверли спросила, не следует ли позвонить в полицию.

– Ради чего? – спросил я. – Взрослый мужчина покинул свою квартиру. Нас даже слушать не станут. И это будет правильно.

Беверли была обескуражена. Очевидно, ей хотелось и дальше обсуждать эту тему, но я откланялся. Я устал, у меня болела голова, суставы ныли. Похоже, я что-то подхватил. К тому же мои запасы альтруизма полностью иссякли.

Мы молча пересекли улицу и расстались.

К тому времени как я добрался домой, чувствовал я себя уже просто отвратительно: меня знобило, голова раскалывалась от боли, я еле-еле двигался. Светлым пятном стало письмо от Робин с подтверждением того, что она на следующей неделе вылетает из Токио. У одного из руководителей японской фирмы был коттедж на Гавайях, и он предложил Робин им воспользоваться. Робин выражала надежду на то, что я встречу ее в Гонолулу, и рассчитывала на две недели солнца и безмятежного отдыха. Позвонив в почтовую службу, я отправил телеграмму с ответами «да» по всем пунктам.

Горячая ванна не помогла. Как и виски со льдом и самогипноз. Кое-как спустившись вниз, я покормил карпов, но не стал задерживаться у пруда, чтобы посмотреть, как они едят. Вернувшись в дом, я рухнул в постель с газетой и остальной почтой, поставив на проигрыватель пластинку со спокойной музыкой. Однако я был настолько истощен, что не смог ни на чем сосредоточиться и без борьбы провалился в сон.

К утру недомогание переросло в полноценный грипп. Я принял лекарство, выпил чай с лимоном и пожалел о том, что рядом нет Робин, которая ухаживала бы за мной.

Оставив для фона включенный телевизор, я проспал весь день, периодически просыпаясь и засыпая вновь. К вечеру я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы добрести до кухни и съесть стаканчик желе. Однако это отняло у меня столько сил, что я скоро снова заснул.

Мне снилось, что я дрейфую в Арктике на льдине, стараясь укрыться от свирепого града в жалкой картонной лачуге. Раз за разом яростные залпы терзали картон, наполняя меня ужасом и ощущением полной беззащитности.