Все братья Мэри погибли на войне, и она осталась в доме одна. Ее торговля с заднего хода шла не очень бойко; в итоге к ней стали ходить только те, кому уже совершенно было нечего терять, и, чтобы как-то свести концы с концами, она стала брать квартирантов. Эванель по-прежнему являлась на Пендленд-стрит каждый день. После того как ее муж уходил на службу в телефонную компанию, Эванель помогала Мэри прибираться, стирать белье и вообще приглядывала за всем в целом и следила за тем, чтобы никто из постояльцев мужского пола не вздумал позволить себе по отношению к Мэри излишних вольностей. Впрочем, об этом можно было не волноваться. Квартиранты боготворили Мэри и не знали, чем еще ей угодить. Они даже ходили на эти ее дурацкие пикники, которые она обожала устраивать, наряжаясь в струящиеся платья и вплетая в волосы цветы на манер садовой нимфы. Мужчины относились к ней как к высшему существу, и она верила, что такая и есть.

Пока на сцене не появился Карл.

Правильный мужчина способен перевернуть жизнь женщины. Но и неправильный мужчина тоже.

А Карл совершенно определенно принадлежал к разряду неправильных мужчин.

Поначалу он был просто одним из ее жильцов. Все они обожествляли ее, эти мужчины, которых она пускала под свой кров, она же просто играла с ними. Она была убеждена в собственной исключительности: красивее большинства других женщин и к тому же волшебница на кухне. В лучшую ее пору все женщины завидовали ей, а все мужчины были в нее влюблены. Но единственным, кому удалось завоевать ее сердце, был Карл, потому что он вел себя так, будто в ней не было ровным счетом ничего особенного. Он никогда не ходил на ее пикники, никогда не говорил ей, что она красавица. Нет более надежного способа обратить на себя внимание тщеславной женщины, нежели демонстративно ее игнорировать. Мэри избавилась от всех постояльцев и перестала готовить. Лишь когда ее волосы утратили свой блеск, а на ужин в доме стало подаваться одно лишь холодное мясо и сыр, он наконец заявил:

— Видимо, придется мне на тебе жениться. Кому ты теперь такая нужна?

Он открыл в городе мастерскую. Мастером он был умелым, этого у него не отнимешь. Правда, исключительно по части женщин. Яблоня терпеть его не могла и при каждом удобном случае пыталась запустить в него яблоком.

Эванель упорно продолжала появляться в доме Уэверли каждый день, хотя прекрасно знала, что Карл ее на дух не переносит.

Каждый раз, решив выставить его за дверь, Мэри просила ее: «Побудь со мной рядом». И Эванель вновь присутствовала при том, как они бранятся, бьют посуду и хлопают дверями. Затем Карл неизменно собирал чемодан и уходил, а Мэри плакала, пока не засыпала. Но, разумеется, когда Эванель появлялась в доме на следующий день, Карл уже снова был там, как будто ровным счетом ничего не произошло.

В конце концов Мэри все-таки его выставила, но для этого ей пришлось обзавестись ребенком. Эванель поняла, что Мэри беременна, даже раньше самой Мэри. Однажды утром она проснулась от нестерпимого желания отдать Мэри детскую кроватку, ту самую, из темного дерева, которую она приберегала на чердаке в ожидании того момента, когда у них с мужем появится младенец. Чего, как оказалось впоследствии, так никогда и не произошло.

Ей пришлось просить мужа помочь ей дотащить кроватку до дома Уэверли, и выражение лица, которое сделалось у Мэри, когда она открыла дверь, Эванель не забудет до конца своих дней. Мэри будто винила в случившемся саму Эванель.

Эванель присела, а Мэри пошла сообщить Карлу. Они принялись ругаться, потом он, как обычно, собрал чемодан и ушел. Только вот на этот раз он не вернулся. А Мэри так и не стала прежней. Он разбил ее сердце вдребезги. А Уэверли были из той породы женщин, чьи сердца заживают очень трудно. Разбитые сердца отбрасывают длинные темные тени. Эванель всегда считала, что из-за разбитого сердца Мэри Лорелея, ее дочь, была грустной и неприкаянной с самого рождения.

Нелюдимой старухой Эванель знала Мэри куда дольше, чем молодой, полной жизни красавицей. Она, казалось, постарела в тот самый миг, когда поняла, что Карл не вернется. И тем не менее при мысли о кузине в памяти у Эванель неизменно возникала юная Мэри. Юная Мэри, с волосами, сверкающими в лучах солнца, стоящая в саду, исполненная уверенности в том, что у нее впереди целая жизнь, долгая и счастливая.

Уснула Эванель, убаюканная мерным жужжанием кислородного аппарата, с мыслями о том, что те, кого мы любим, навсегда остаются в нашей памяти такими, какими были в самую счастливую пору их жизни. Она надеялась, что родные, вспоминая о ней, увидят ее такой, как в этот самый момент: уютно устроившейся в теплой постели, с чистым воздухом в легких, радующейся тому, что ей выпало счастье прожить долгую жизнь, такую странную и прекрасную, полную необъяснимых подарков, которые ей доводилось как дарить, так и получать.

Как жаль, что она не рассказала Мэри: жизнь может быть вот такой. Это уберегло бы всех от множества бед. Как жаль, что она тогда сама этого не знала!

Не знала, что счастье — это не мимолетный миг, который остается в прошлом. Счастье — это то, что у тебя впереди. Каждый божий день.

Клер? — позвал Тайлер, войдя в кабинет жены поздно вечером.

Она пообещала ему, что ляжет через несколько минут, но это было три часа тому назад. По четвергам Клер часто работала допоздна. В пятницу она обычно отправляла готовые заказы, поэтому в четверг нужно было на всякий случай еще раз все проверить. Бастер, пришедший на работу днем, был крайне озадачен, обнаружив, что новая партия леденцов не делается. Клер велела ему упаковать заказы в коробки и снабдить их этикетками, а потом отправила его в транспортное агентство на день раньше обычного на своем фургоне, на боку которого до сих пор значилось «Уэверли кейтеринг. Организация банкетов». Сменить название у нее до сих пор так руки и не дошли. А может, ей просто не хотелось.

Когда Бастер вернулся, отправив заказы, Клер сказала, что он может взять завтра выходной: ей необходимо уладить кое-какие личные дела.

— Личные дела? — переспросил заинтригованный Бастер. — А поподробнее?

— Даже не надейся, — отрезала Клер.

— Ладно. Как скажешь.

Бастер отдал ей ключи от фургона и удалился, как обычно, сверкая налипшими на штаны пенопластовыми упаковочными гранулами.

— Клер? — повторил Тайлер.

Она вскинула на него глаза. Теперь он стоял рядом с ней в одних пижамных штанах, и от него исходило такое уютное тепло, что Клер протянула руку и положила ладонь ему на грудь только для того, чтобы ощутить это тепло.

— Прости. Я увлеклась и забыла о времени.

— Я думал, ты все еще работаешь. — Тайлер кивнул на темный экран компьютера. — А ты все еще думаешь про тот дневник, который нашла, да?

И про него тоже. Глупо было бы отрицать, что она держит в руках «Кухонный дневник Уэверли», который обнаружила на прошлой неделе и успела уже раз сто пролистать от начала до конца все его вымаранные страницы.