Клер потерла лоб.

— Мне просто было очень страшно, — призналась она.

Сидни покачала головой и ласково посмотрела на сестру:

— Так что же ты сразу не попросила о помощи?

— Кто бы поверил в то, что Клер по рождению не Уэверли? Это просто смехотворно, — сказал Фред, пристегиваясь ремнем безопасности и заводя свой «бьюик».

— Никто, — подтвердила Эванель, когда они тронулись. Пустую форму из-под запеканки она держала на коленях, точно домашнее животное. — Но эти девочки вечно пытаются доказать что-то, доказать, что они заслуживают счастья, которого не было у их матери и бабки, как будто всю жизнь страдать — это единственный возможный способ быть Уэверли.

Через несколько минут езды Фред включил печку на температуру, которая — он знал это — нравилась Эванель, и спросил:

— А что вы имели в виду, когда сказали, что у меня точно такой же дар предвосхищения, как у вас?

— Ровно то, что имела в виду. У тебя точно такой же дар, как у меня.

— Но я же не Уэверли.

— Очень даже Уэверли. Ты — один из нас.

Фред против воли улыбнулся.

— А это значит, что тебе придется найти себе кого-то, кто полюбит тебя таким, какой ты есть, как мой муж полюбил меня, — продолжала Эванель, не упуская возможности прокомментировать его личную жизнь, вернее, отсутствие таковой. После просмотра фантастических фильмов это было второе ее любимое занятие. — Ты же знаешь, я завещаю тебе свой дом. У тебя будет собственный дом и собственный бизнес. Ты будешь завидным женихом.

Фред покачал головой. Ему понадобилось немало времени на осознание того факта, что лучшими в его жизни были отношения с ней.

— Я прожил тридцать лет с Джеймсом, пока он от меня не ушел. И давно понял, что больше так не хочу. Не стану больше влюбляться. Мне с этим не везет. Время, которое я прожил в одиночестве, рядом с вами, самое счастливое время моей жизни. Это главнейший подарок, который вы мне преподнесли.

Она бросила на него скептический взгляд, вскинув нависшую бровь.

— Даже лучше, чем мангорезка, которую я тебе подарила?

— Лучше.

— Лучше, чем цветные карандаши?

— Лучше.

— Лучше, чем брезент, который я дала тебе тогда перед тем, как начался тот жуткий снегопад? И которым ты накрыл свою машину, так что потом тебе осталось только снять брезент и стряхнуть снег и даже не пришлось отскребать окна от наледи? — Она хмыкнула себе под нос. — Ха! Это был определенно очень практичный подарок, вот что я тебе скажу.

— Нет. Еще лучше. Вы — мой лучший друг, Эванель Франклин.

Десять лет назад, после их разрыва с Джеймсом, Эванель взяла Фреда под свое крылышко и сумела убедить в том, что, если бы он мог выбрать, на кого быть похожим, это была бы Эванель. Он захотел бы быть человеком, который знал бы, что тебе нужно, давал бы это тебе и не ждал благодарностей. Он выбрал бы быть понимающим и забавным, он подбирал бы пожилых геев с разбитыми сердцами и отогревал бы их смехом и задушевными разговорами за кухонным столом.

— У меня, кажется, никогда не было лучшего друга, — задумчиво произнесла Эванель.

— И у меня тоже.

— Ну разве мы не сладкая парочка? — засмеялась она и, протянув руку, ткнула его в коленку своим сухоньким кулачком.

Фред вел машину и с упавшим сердцем думал, что она угасает прямо на глазах, а он не властен это остановить. Подъехав к дому, он заглушил двигатель и некоторое время сидел за рулем неподвижно, слушая, как в остывающем моторе что-то пощелкивает. Неожиданно обернувшись к Эванель, он попросил:

— Не оставляйте меня, ладно?

Пожилая дама лишь улыбнулась в ответ, ничего не обещая.

А потом выбралась из машины.

Эванель вошла в свою комнату и опустилась на кровать. Фред поспешил следом за ней и поменял ее портативный кислородный аппарат на стационарный.

— Спасибо тебе, Лучший Друг Навсегда, — сказала ему Эванель.

Термин этот она позаимствовала из лексикона Марии. Фред улыбнулся и вышел, чтобы она могла вздремнуть.

Эванель сняла туфли и легла на подушку, погруженная в глубокую задумчивость. Мысли ее были далеко в прошлом.

Она никак не могла перестать думать о Мэри, о том, в какой момент все пошло наперекосяк, как вышло так, что она положила начало этому несчастливому сценарию в жизни всех Уэверли.

Мэри и Эванель появились на свет с разницей всего в несколько месяцев. Как представительница рода Уэверли, Мэри всегда обладала магическими способностями. Это было ожидаемо. А вот дар Эванель, откровенно говоря, стал для всех неожиданностью. Она происходила из семейства, не связанного с Уэверли близким родством, жившей на другом конце города и никакими особенными талантами не отличавшегося. Ровно до того дня, когда маленькая Эванель дала почтальону пластинку жевательной резинки «Блек-джек» незадолго до того, как его жена неожиданно нагрянула к нему на работу. Его благоверная пребывала в убеждении, что ее муж давным-давно бросил курить, и жвачка помогла ему скрыть запах табака. После этого Эванель дала катушку темных ниток жене проповедника перед тем, как та порвала платье, когда вылезала из окна, чтобы отправиться на танцы в Хикори.

Каждый день Эванель приходила к дому Уэверли на Пендленд-стрит, чтобы повидать Мэри. Они выросли вместе; инициатива в их общении неизменно исходила от Эванель, и Мэри мало-помалу привыкла к тому, что Эванель всегда где-то поблизости. Одно время она даже говорила, что они как инжир с перцем; так она всегда называла две полные друг другу противоположности, которые тем не менее образовывали идеальный тандем. По правде говоря, Эванель была единственной подругой Мэри, потому что та очень кичилась своей красотой и талантом и нередко бывала груба с окружающими, а Эванель задеть было не так-то легко. Ей пришлось рано этому научиться. Нельзя раздавать не всегда желанные подарки и оставаться при этом легкоранимой личностью.

Мэри выросла настолько же красавицей, насколько Эванель — серой мышкой; и красота ее была того рода, на которую смотрят во все глаза, точно не веря увиденному. Женщины сторонились Мэри и мужьям своим велели делать то же самое, хотя эти же женщины всегда приходили к ней на поклон — разумеется, через заднюю дверь! — когда им требовалось нечто такое, что сделало бы их вечеринку особенной, на зависть всем подругам. Что-то, куда были бы добавлены маргаритки, одуванчики, а иной раз и розовые лепестки, подмешанные в кусочки масла. Мэри была не просто красавицей, она обладала еще и магическим даром Уэверли готовить изысканные кушанья из съедобных цветов. Но если хозяйки, обращавшиеся к Мэри, были неприятными или говорили свысока, в том, что она давала им, неизменно обнаруживалось двойное дно: блюдо, призванное вызвать у всех присутствующих женщин зависть, одновременно вызывало возмущение, и чем больше они ели, тем меньше им хотелось дружить с хозяйкой в дальнейшем. Блюдо, которое должно было подогреть угасающую любовь мужа, одновременно начисто лишало его способности говорить неправду, так что выплывали наружу все его тщательно оберегаемые секреты.