– Скажите, – спросил он, – вы сами были среди людей в этой комнате? Вас тоже настигали волны боли и страдания?

Загорский покачал головой. Нет, он смотрел на все как бы со стороны, он видел страдания и муки других, но сам ничего подобного не испытывал. Настоятель оживился и сказал, что это очень любопытно. Более того, это выглядит очень многообещающе. И они с Цзяньяном-гоче обменялись быстрыми взглядами.

Загорский, заметивший этот взгляд, потребовал объяснений. И объяснения воспоследовали, причем объяснения совершенно неожиданные и даже почти фантастические.

– Очень может быть, что вы перерожденец, – сказал настоятель.

Нестор Васильевич поднял брови: уважаемый настоятель полагает его реинкарнацией какого-то ламы?

– Да, – отвечал собеседник, – но не просто ламы. Возможно, вы реинкарнация бодхисаттвы.

Загорскому такое предположение показалось слишком лестным, однако собеседник настаивал. Слово «реинкарнация» не следует понимать слишком уж буквально. Например, нынешний Далай-лама официально является реинкарнацией будды милосердия Ава́локитешва́ры. Но это не значит буквально, что в нем явлена вся нечеловеческая мощь этого великого бодхисаттвы. Можно говорить, что в Далай-ламе отражается лишь часть его божественного света. Которой, впрочем, вполне достаточно, чтобы сделать его великим существом и поставить выше всех прочих людей на земле. Так же и с уважаемым гостем из России. Он может быть перерождением бодхисаттвы, но даже не знать об этом.

– Никогда не стремился к проповеди, – отвечал Загорский вежливо, но с легкой усмешкой. – Да и спасать человечество тоже не в моих правилах.

– Спасать человечество – не обязательно, достаточно спасать живые существа, – отвечал настоятель. – Да и человечество спасать можно разными, подчас совершенно неожиданными способами. Вы ведь наверняка знаете за собой необычные способности, которых нет у большинства людей?

– Он знает, – кивнул Ганцзалин, который все это время молча слушал речь настоятеля, но тут почему-то решил открыть рот.

Загорский посмотрел на него с легким неудовольствием, но ничего не сказал.

– Впрочем, – заметил лама, – возможно, что все это – лишь мои предположения. Чтобы знать более точно, нужны некоторые вычисления – в частности, ваш гороскоп. Если вы сообщите нам место и время вашего рождения, мы могли бы…

– Благодарю, – перебил Загорский, – но я не верю в гороскопы.

– Это неважно, – отвечал лама, – есть много вещей, которые существует независимо от того, верим мы в них или нет. Более того, есть множество вещей, которые существуют и влияют на нас в то время, как мы даже не догадываемся об их существовании.

– Это правда, – согласился Загорский. – Однако я слышал, что, зная гороскоп, можно влиять на человека. А я не люблю, когда на меня пытаются влиять.

– Очень жаль, – хмуро сказал настоятель. – Жаль, что вы отказываетесь от такой удивительной возможности – узнать, кто вы на самом деле.

– Он не отказывается, – внезапно сказал Цзяньян-гоче. – Позвольте мне переговорить с Дэ Шанем.

Настоятель молча кивнул. Карлик отвел Загорского подальше в угол и зашептал, опасливо поглядывая на настоятеля, который, кажется, тут же погрузился в медитацию.

– Вы делаете большую ошибку! Вы же видели ночью людей в ямах – неужели вы сами хотите оказаться в таком же положении?

– С какой стати я окажусь в таком положении? – удивился Нестор Васильевич.

– Да потому что вы уже должник монастыря. Ламы отбили вас у врагов и спасли вашу жизнь. Они предоставили вам защиту, кров и еду. Они не обязаны делать все это бесплатно, они могут выставить вам счет за все эти услуги. У вас нет ни денег, ни чего-либо ценного – чем вы расплатитесь с ними?

– Они не посмеют держать в плену иностранного подданного, – сказал Загорский не слишком, впрочем, уверенно.

– Еще как посмеют! Посмела же держать вас Дарима. Да и кто за вас вступится? Юань Шикай? Русский император? Генерал Чжао? Хоть кто-нибудь знает, где мы сейчас находимся? Может, мы погибли на каком-нибудь перевале и лежим среди кучи трупов, поджариваясь под солнечными лучами.

Загорский молчал. Было видно, что он колеблется. И тогда карлик нанес последний удар.

– Кроме всего прочего, если вы перерожденец, это очень поможет вам, когда мы явимся в Лхасу. У нас будут законные основания в случае необходимости обратиться к Далай-ламе.

– Хорошо, – отвечал Загорский, – хорошо. Ты убедил меня. Пусть сделают мой гороскоп. Я согласен стать бодхисаттвой.

Карлик посмотрел на него с укоризной, но ничего не сказал и побежал к настоятелю…

* * *

На следующее утро Нестор Васильевич, Ганцзалин и Цзяньян-гоче покидали монастырь. Провожать их вышел не только настоятель, но, кажется, вся наличная братия – несколько сотен человек. Все они топтались во дворе, засыпанном белыми камнями.

– Так что говорит мой гороскоп – какой именно будда или бодхисаттва во мне воплотился? – спросил Загорский на прощание.

– Вам это знать необязательно, – отвечал настоятель с улыбкой. – Вы ведь все равно не верите гороскопам.

Нестор Васильевич хотел было что-то возразить, но перехватил предупреждающий взгляд брата Цзяньяна и промолчал.

Они оседлали своих коней, взяли любезно подаренные монахами кожаные мешки с запасами цзампы и кирпичного чая и, понукая своих тибетских лошадок, выехали за ворота.

Если и был рай на земле, то он, конечно, располагался в долине, где стояла тибетская столица Лхаса. После суровых высокогорных перевалов летнее изобильное цветение ее казалось почти нестерпимым. Чудилось, что даже горы, все время возвышавшиеся перед глазами, стушевались и потеснились перед этой красотой, раздвинулись в стороны, чтобы дать возможность путнику разглядеть сердце Тибета во всей его неотразимой прелести.

Желто-зеленое великолепие здешних полей, лугов и рощ оживлялось рекой Кичу́. Состоящая из серебряных рукавов, она затейливо петляла по долине. Уже за несколько километров перед Лхасой дорога оказалась заполнена паломниками. Сотни и тысячи их тяжело брели мимо огромных изображений будд и бодхисаттв, высеченных прямо в скалах. Одни богомольцы просто шли, другие непрерывно простирались – именно так, как показывал брат Цзяньян: сделают шаг, упадут на землю, вытянув руки, потом поднимутся, дойдут до того места, где были их ладони, снова упадут на землю, снова встанут, снова несколько шагов – и опять падают.

– Я остаюсь при своем мнении: это не самый быстрый способ добраться до Поталы, – сказал Загорский.

– Они не за скоростью гонятся, а за заслугами, которые дадут им благое перерождение, – отвечал Цзяньян-гоче. – У людей есть цель, и они этой цели следуют.

У большинства из этих людей, однако, цели были самые простые и человеческие – исцелиться от болезней и избавиться от нужды. Крестьяне, пастухи, торговцы, ремесленники текли к резиденции Далай-ламы – дворцу Потала – ручейками, которые сливались в реки и озера. Уже на входе в город сновали торговцы, предлагавшие путникам чай и цзампу, лекарства от всех болезней и чудесные амулеты, а также молитвенные барабаны, один поворот которого равнялся десяти тысячам восклицаний: «Ом мани падме хум!».