В сумку с книгами, кроме карт, карманного собрания Шекспира и зачитанного экземпляра «Аравийской пустыни», Гертруда уложила «Паломничество в Неджд» Анны Блант, которая посещала Хаиль с мужем Уилфридом и там не поладила с рашидидами. Гертруда встречалась с ней однажды на ее конюшнях в Каире. Хозяйка была в бедуинской одежде и в окружении волков. Гертруда еще много раз перечитает ее книгу, отметив пророческие слова Анны Блант: «Это был урок и предупреждение… что мы, европейцы, все так же находимся среди азиатов, предупреждение, что это [Хаиль] – логово львов».

В теперешнем душевном состоянии Гертруде было все равно. Она почти приветствовала опасность и страхи. Путешествие должно было оказаться поразительным. Она еще не знала, но эта ее экспедиция в пустыню станет последней. В ней Гертруда познакомится со страхом и с удивлением узнает это новое ощущение. Поездка позволит ей сообщить в министерство иностранных дел новые подробности в критический момент, предоставить новые данные имперским администраторам, политическим деятелям и военным географам. Она также окажется самой долгой и трудной из всех ее путешествий, столкнет ее лицом к лицу с ворами и убийцами. И заставит задуматься, стоила ли игра свеч.

Пока же Гертруда написала Дику лишь о намерении достичь Хаиля, и он взволновался, как ей и хотелось. Сам опытный путешественник, к тому же полностью понимающий причины ее предприятия, он тревожился из-за этого извращенного выбора цели и продолжительности времени, когда она будет вне сферы британского влияния. Его тревога ясно проглядывает в письмах, которые Гертруда получила в первом же «порту захода», Дамаске. И все же эта тревога кажется недооцененной, что понятно для человека его класса и профессии: «Да будет с тобой Господь и вся удача, что есть в мире… я несколько нервничаю из-за тебя, чтобы как-нибудь не случилось чего не надо… к югу от Маана и оттуда до Хаиля – это несомненно колоссальный переход. Насчет твоих дворцов, твоей дороги, твоего Багдада и твоей Персии я не так переживаю, но в Хаиль из Маана – Иншалла!»

27 ноября 1913 года Гертруда на пароходе, потом на поезде прибыла в сирийскую столицу Дамаск. Она приехала прямо из Бейрута. Поскольку ее сопровождала большая пирамида багажа, она не стала заглядывать к Т. Э. Лоуренсу, шпионившему за немцами из Каркемиша. «Мисс Белл проехала мимо, – писал он брату в некотором разочаровании. – До весны у нас не появится».

Прибытие Гертруды в ее любимый «Палас-отель» в Дамаске вызвало обычный переполох. Она была самым знаменитым британским путешественником своего времени, и среди мужчин, и среди женщин равным образом. Ее новая шестая книга, «Дворец и мечеть в Ухайдире», должна была вскоре выйти и привлечь пристальное внимание археологов и историков Ближнего Востока. Никто еще и не слышал о Т. Э. Лоуренсе, чья репутация не затмила репутацию Гертруды до 1920 года, и тогда только из-за несколько сенсационной биографии. Управляющий отеля принял ее с глубокими поклонами, шампанским и корзиной абрикосов в номере. Пока рассыльные вносили чемодан за чемоданом, Гертруда распахнула окно и выглянула на переполненные улицы, сады в поздних цветах и всенощные базары. Ее печаль на время смирил вид знакомого города, приятно окрашенного золотым и красным под мягким ноябрьским солнцем.

Ее ждали визиты, организационные хлопоты. Она заказала себе черный кофе и стала распаковывать коробки на кровати и коврах. Вскоре в комнате воцарился знакомый беспорядок и запах сигаретного дыма. Устроившись, Гертруда связалась с Мухаммадом аль-Бессамом, хитрым и очень богатым дельцом, скупающим сейчас земли вокруг будущей багдадской железной дороги. Гертруда его знала, и знала, что он может найти для нее лучших верховых верблюдов и лучшего проводника. Он ее представил Мухаммаду аль-Марави, который пользовался отличной репутацией. Аль-Марави путешествовал с Дугласом Каррузерсом – человеком, которому было поручено начертить ее карты для Королевского географического общества, когда она вернулась в Лондон. Из Англии Гертруда написала Фаттуху, своему прежнему товарищу по путешествиям, чтобы он ее встретил в Дамаске, и была рада встретиться с ним на второй день своего пребывания, когда он приехал из Алеппо. Как и прежде, Фаттух должен был отвечать за ее личный комфорт в дороге, разбивать шатры, приносить воду для ванны, устраивать сложную кровать с муслиновым мешком, распаковывать скатерти, серебро и фарфор, накрывать освещенный свечами стол и удаляться на почтительное расстояние в ожидании приказаний.

Оставив его распаковывать вещи, Гертруда тут же начала восстанавливать контакты и выяснять все, что было можно, о состоянии дел в племенах вокруг Хаиля. Почти сразу же она начала писать домой, успокаивая родителей, и почти сразу же в ее письма стало закрадываться небольшое расхождение с истиной. Она живо писала Флоренс 27 ноября: «Мухаммад говорит, что в этом году в Неджд проехать легче легкого. Похоже, я попала в невероятно удачный момент и… в пустыне почти противоестественно спокойно… Если окажется, что это так и есть, я точно поеду. В любом случае дам вам знать из Мадебы».

Если Мухаммад аль-Марави действительно сказал это Гертруде, то наверняка знал, что дело обстоит иначе. Вероятно, он, как Бессам, чьего совета она тоже спрашивала, слишком жаждал ее денег. Возможно, оба верили, что она наверняка повернет обратно намного раньше, чем доберется до Неджда. Конечно, крайне трудно было бы ее удержать, но потом Гертруда обратилась к Хью тоном балованной дочки, которой всегда была. Она написала так, будто его отказ заставит ее вернуться домой ближайшим пароходом, но при этом зная, что всегда сможет обвести его вокруг пальца. «Я надеюсь, что ты не скажешь “нет”. И вряд ли ты стал бы, потому что ты такой любимый отец, что никогда не говоришь “нет” на самые возмутительные требования… Дорогой и любимый отец, не думай, что я совсем сумасшедшая или неразумная, и помни всегда, что я тебя люблю больше, чем можно сказать словами».

Гертруда знала, как надо организовывать караван, но ее теперешнее предприятие оказалось куда сложнее, чем все предыдущие. Ей нужно было 17 верблюдов, в среднем по 13 фунтов каждый, с седлами и сбруей. «Надо ориентировочно 50 фунтов на провизию, – писала она в своем дневнике, – …50 фунтов на подарки – плащи, куфии, хлопчатобумажная ткань и пр.». Следуя совету Бессама, Гертруда взяла с собой 80 фунтов и дала 200 фунтов агенту рашидидов за аккредитив, который позволит ей получить эту сумму в Хаиле. И, подсчитав издержки, она неожиданно обнаружила, что набралось 600 фунтов. Ей понадобилось вдвое больше против того, что она привезла, и нужно было просить отца телеграфом перевести деньги через Османский банк. 28 ноября Гертруда телеграфировала ему просьбу прислать 400 фунтов – не совсем уж запредельная сумма, аналог сегодняшних 23 тысяч, – и, поспешив в отель, написала длинное письмо с объяснением. «Я прошу не подарка. Фактически я на это путешествие трачу весь свой доход будущего года, но если я потом сяду и напишу о нем книгу… не вижу, почему бы ей не окупить расходов полностью… В пустыне все абсолютно спокойно, и путь до Хаиля – это столица Ибн аль-Рашида – не должен представлять трудностей». Тот факт, что пришлось объяснять значение Хаиля, показывает, как мало она рассказала отцу. Хью, как всегда, в библиотеке в Раунтоне задумывался над картой, держа в руке письмо от дочери, и знал только то, что хотела довести до него Гертруда.