— Да будет прославлен Оксус! Казнь изменнику! — закричали в один голос XV.

Возглас этот был подхвачен товарищами.

Что же касается невольников, то согласно ритуалу, они тихо склонились и затем выпрямились.

Драма быстро шла к окончанию.

Коинос повернулся к Сэнт-Клеру:

— Прощайте! — сказал он бесконечно печальным голосом. — Прощайте, друг мой!.. Скажите Ксаверии, чтобы она простила меня, если, пролив свою кровь, я не помешаю пролить вашу… И утешьте Ивонну!.. Прощайте!

— Умирай спокойно, Коинос! — отвечал Сэнт-Клер с волнением, которое, несмотря на всю его сдержанность, наполняло глаза его потоками слез.

И он прибавил тише по-английски, чего не мог понять палач, но понял Коинос:

— Умирай спокойно… Если меня не станет, Ксаверия сама отомстит за тебя!..

Палач сделал знак левой рукой.

Коинос понял его. Он сделал два шага, которые приблизили его к плахе. Он стал на колени, положил тихо голову на отполированное дерево. Его сильная шея стала неподвижной…

Застывшие на эспланаде неподвижные люди казались статуями, расставленными в каре, вокруг темных эшафотов, металлические части которых отбрасывали снопы света на солнце.

И какая тишина! Она заставляла биться кровь в висках и ушах, она стесняла грудь…

Вдруг все глаза, устремленные на эшафот, широко раскрылись или зажмурились, смотря по темпераменту каждого.

Палач расставил ноги. Он выпрямил свой мускулистый торс. Двумя руками он поднял меч, ярко блеснувший на солнце.

И вдруг быстро опустил его…

Одним ударом он отделил голову от тела. Брызнул поток крови. Голова упала, покатилась…

Палач сразу поймал ее, схватил за волосы, поднял вверх и обошел кругом эшафота, показывая неподвижным зрителям эту удивительную голову умного и сильного человека…

Случайно голова эта не была даже забрызгана кровью… Закрытые глаза лежали двумя тенями на бледном лице, и на лице этом был отпечаток покоя, который дает смерть, благородно и мужественно принятая…

С того момента, как светлый меч поднялся, Сэнт-Клер закрыл глаза. Он открыл их только тогда, когда один из невольников, которые его привели, тронул его за плечо…

Чтобы произвести большее впечатление, голова и тело казненного должны были оставаться на эшафоте целый час, на виду у всех проходящих.

Так, забыв свою ученость и свои изобретения, которые давали им возможность умертвить без кровопролития, в одну секунду, в глубине темницы XV-ти, они прибегали к средневековой казни, чтобы внушить страх смерти товарищам и невольникам.

В подземельях дома Оксуса находились тюрьмы Космополиса. Они состояли из нескольких камер, различным образом устроенных, смотря по тяжести наказания, которое должен был отбывать преступник.

Странные темницы! Он были совершенно квадратные, с обшивкой из полированной стали, покрывавшей все стены, потолок и пол… Меблировку составляла железная кровать без матраца и одеяла. И ничего больше. Шар из очень толстого стекла едва выдавался из середины потолка, он закрывал электрическую лампу, свет который умерялся стеклом и распространялся по темнице, слабый, печальный и жидкий.

Сэнт-Клера заключили в темницу № 1. В двери было маленькое окошечко, которое открывалось снаружи, чтобы просовывать арестованному его пищу: хлеб и воду. Чтобы несчастные не могли лишить себя жизни черенками кружки, воду подавали в медной бутылке без пробки.

Прежде чем Сэнт-Клера заключили в темницу, он был раздет и закутан в широкий, очень теплый плащ.

Первой заботой его, как только его заперли, было растянуться на походной кровати и предаться сну.

— Будем спать, — сказал он, — будем набираться сил… Когда я проснусь, отдохнув телом и душой, я подумаю об образе действий, если только это не окажется бесполезным.

Так как давно уж он не спал, то уснул почти моментально.

Как раз в эту минуту в Космополисе маленькие женские мозги думали о Сэнт-Клере с настойчивой решительностью, с упрямым желанием спасти его. Сэнт-Клер никогда не видел этой женщины, он знал ее только по имени, но он часто о ней слышал от своего самого преданного слуги. Эта женщина или вернее эта молодая девушка была Фелиси Жоливе, сестра Макса.

Эта изящная парижанка иронией судьбы предоставлена была ученому животному Кипперу. Киппер и не подозревал, что Фелиси, как большая часть парижанок, была в высшей степени женщиной, то есть любопытной, тонкой и ловкой.

Она была молчалива, потому что говорила мало, но всегда кстати и не без хитрости. И если она сама мало говорила, зато умела заставить много говорить своего хозяина.

С другой стороны, Киппер охотно произносил монологи, а Фелиси открыла различные способы заставить его говорить. И тогда осторожно, стирая пыль, чистя, набивая и закуривая трубку, приводя в порядок бумаги, она слушала… Она слушала удивительно в том смысле, что она все слышала и ничего не забывала.

И таким образом Фелиси Жоливе день за днем была в курсе событий в Космополисе. Раньше суда XV-ти она знала об обвинительном акте, составленном против Коиноса, Альфы и Сэнт-Клера. Сейчас же после казни Киппер пришел отдохнуть, выкурить трубку…

И когда, закуривши трубку, Фелиси сунула ее ему в зубы, он заворчал:

— Коинос не будет уже курить трубки, а Сэнт-Клер много бы дал, чтобы закурить ее!

— А! — сказала улыбаясь Фелиси Жоливе. — Они умерли?

И в глубине сердца у Фелиси вскипало бешеное искушение броситься на Киппера, выколоть ему глаза, расцарапать его сардоническое лицо… Но она улыбалась…

Животное пробормотало:

— Коинос умер. Что касается другого… он умрет только через тридцать дней… Учитель, право, слишком добр!

— Потому что в конце концов…

И начался монолог, который прерывался всякую минуту необходимостью вздохнуть, сплюнуть, но который продолжался до окончания трубки; причем он говорил все, открывал все, и факты и задушевный мысли, и прошлое и настоящее, и предположения о будущем…

Потом, так как он мало спал предыдущей ночью, Киппер прервал монолог и, докурив трубку, тихо уснул.

— Я знаю его! Это на два часа по крайней мере, — прошептала Фелиси Жоливе, — кроме того по всей вероятности, XV будут сидеть по домам. Значит, у меня довольно времени, чтобы действовать и полная свобода. Прежде всего надо предупредить Ксаверию.

И вот, оставив спящего Киппера, Фелиси проскользнула из рабочего кабинета. Она прошла через первую комнату и привела в действие механизм, который открывал ход на лестницу. Двадцать раз уже она ходила этой дорогой, которую Киппер бессознательно открыл ей однажды, во время одного из своих монологов, особенно необдуманных!..