Но теперь появились плантации. Огромные участки бывшего леса используют для сельского хозяйства, привлекая иностранные инвестиции. Там растят пальмы, из которых делают масло, и акации, источник целлюлозы. Это прибыльный бизнес, но он не дает лесу возрождаться. На этих голых лесных заводах приматам делать нечего.

И мы пользуемся этим, сами не зная того. Из целлюлозы делают бумагу, из дерева – всё, от ДСП до ваших красивых новых дверей. Можно пытаться потреблять осознанно, но это становится сложнее. У нас тут глобальная экономика, а у обезьян нет. Их прижимают к стенке и даже выжимают за нее. Простите, не могу пошутить на эту тему.

Когда пошли слухи о микробах на Марсе, была большая шумиха. Если бы орангутаны оказались марсианами, мы бы ценили их, удивлялись, как они на нас похожи и одновременно не похожи, приглашали бы их на чай и на сигары в Белом доме.

Но они просто обезьяны. Грустно сидят в зоопарке, снимаются в веселых фильмах, пригодны для рекламы и для фэнтези. Мне немного стыдно об этом говорить, но библиотекарь Незримого университета кое-что сделал для своего вида и принес ему немало денег. Но проблема не в деньгах, к сожалению. Проблема в куче денег.

Миллион лет назад орангутаны видели, как питекантроп пришел в Индонезию. Возможно, всего через несколько лет мы увидим, как последних орангутанов загонят в клетки и огороженные парки и заставят жить в симулякре реального мира. Они станут призраками, потому что им нужен лес, как рыбам нужно море.

И всё это ради дешевой бумаги и экзотических дверей.

Если вы, конечно, не верите в чудеса.

News of the World, 17 августа 2008 года, подзаголовок: «Отвратительно. Я могу получить у NHS виагру, но не лекарство от Альцгеймера»

Сначала врач говорила мне, что у меня нет никакого Альцгеймера, но я чувствовал, что что-то не так. Я снова обратился к ней, и она отправила меня к специалисту. После постановки диагноза оказалось, что я могу получить кое-какие лекарства, но я слишком молод, чтобы мне их выдала NHS (Национальная служба здравоохранения). Тогда я впервые рассердился и заговорил о том, что происходит.

У Национальной службы здравоохранения серьезные проблемы. Болезнь Альцгеймера – неприятная и страшная штука. Я не знаю никого, кому бы стало лучше.

Она потихоньку лишает нас личности – так медленно, что ты сам этого не замечаешь, пока не становишься овощем.

Однако лекарство под названием «Донепезил» может замедлить развитие болезни. Оно стоит всего два с половиной фунта в день.

К сожалению, в Великобритании четыреста тысяч страдающих болезнью Альцгеймера, и NHS запретила распространять «Донепезил» на ранних стадиях болезни везде, кроме Шотландии.

В Шотландии у больных есть шанс получить лекарство. По-моему, это неплохой способ здравоохранения. У них там двухуровневая система – шотландская и британская. Подробнее я остановлюсь на этом позже.

Я миллионер, так что я готов платить, но многие люди не могут этого сделать.

Мне кажется, что это достаточно неприятная болезнь, чтобы тратить два с половиной фунта в день.

Моя жена и помощник заметили значительные изменения через два или три месяца приема лекарства. У меня были сложности с пуговицами, и я не мог сам застегнуть ремень безопасности. Но теперь я нормально одеваюсь и с первого раза застегиваю все ремни. Для меня самого пасмурный день как будто сменился солнечным.

Поверьте, это того стоило!

Диагноз был поставлен девять месяцев назад. Мне еще не исполнилось шестидесяти пяти, поэтому это считается «ранней формой».

Есть множество пациентов моложе меня, и я очень злюсь, потому что Альцгеймер в любом случае оскорбителен, но чем ты моложе, тем это противнее. Болезнь поражает людей, которым надо содержать других (моложе или старше) и надо сохранить работу.

Я всё еще могу работать дома и контролировать то, что меня окружает. Мой редкий вариант болезни не так уж и ужасен. Романы получаются так же, как и всегда, труднее стало только печатать. Бывают моменты, когда буква А, ну, исчезает. Как будто клавиатура моргает, и на ней больше нет А. Тогда я тоже моргаю пару раз, концентрируюсь, и буква возвращается.

Я сдал водительские права. Если мой мозг не показывает мне букву А, он может не показать и ребенка на пешеходном переходе. На этой стадии такое маловероятно, но кто станет рисковать?

Я знаю, что мне повезло сильнее многих людей, старше или моложе меня, которым трудно платить тысячу фунтов в год.

И я могу позволить себе компьютерную программу распознавания голоса.

Я не собираюсь уходить на пенсию, я буду писать до самой смерти. Это моя главная страсть.

У меня есть люди, которые будут меня возить. В общем, мне пока везет. Я не думал так в прошлом ноябре, когда мне сказали, что я болен задней кортикальной атрофией, редкой формой болезни Альцгеймера, которая поражает заднюю часть мозга. Поставив диагноз, мне не предложили никакого лечения. Один из местных врачей не был знаком с этой болезнью, а перенаправить меня к другому он не мог, потому что другой занимался только пациентами старше шестидесяти пяти.

Это была не их вина. Но услышав диагноз, я почувствовал себя очень одиноким и уязвимым.

Черт, я подумал, что проще будет добыть наркоту у Жирного Чарли с автобусной станции, чем найти «Донепезил» (я его только что придумал, если что).

Так далеко заходить не пришлось. Частный врач прописал мне «Донепезил» в виде исключения на несколько месяцев, а потом я нашел отличного специалиста в Бате.

Тогда я заявил, что у меня болезнь Альцгеймера. Я не ожидал такой суеты и не думал, что у меня лопнет почтовый ящик. Господи, двадцать пять лет пишешь бестселлеры и пребываешь в благожелательном забвении, а потом подхватываешь какую-то дурацкую болезнь, и каждое телешоу жаждет тебя заполучить.

Я стал, как это называется, «политизирован».

Решения о том, какие лекарства может распределять NHS, принимает Национальный институт передового опыта в области здравоохранения. Именно он выбирает, какие методы лечения считаются подходящими.

Мне было очень интересно услышать, на основании чего принимаются такие решения, потому что многие из них бессмысленны. Кстати сказать, я бесплатно могу получить виагру. Я не совсем уверен, что раздавать виагру – задача государства.

Даже рак всё чаще лечится, если человеку везет. Для меня не существует лекарства. Болезнь Альцгеймера неостановима, как и сам процесс умирания.

И это не вина института, хотя его не слишком-то любят. Но нам всем стоит повнимательнее присмотреться к исключительным случаям в работе NHS – именно это привело, например, к пугающей разнице обеспечения лекарствами Англии и Шотландии и к оскорбительным доплатам за визиты к врачу.