– Какие продуманные комплименты! Жаль, она их не слышит, порадовалась бы. Впрочем, ты случайно попал в самую точку, она действительно хороший человек и действительно всю жизнь посвятила семье.

– И не дня не проработала?

– Одно время была продавщицей в магазине, но я этого, естественно, не помню, она как из-за меня ушла в декрет, так из него не выходила.

– Двадцать лет – большой срок, судя по всему, она и думать забыла заняться чем-то кроме семьи. А братья, сёстры у тебя есть?

– Только двоюродные.

– Ты с ними часто общаешься?

– После поступления в университет, представь себе, нет. Ты с сестрой очень близок?

– После поступления в университет, представь себе, тоже нет. А если без шуток, она женщина и старше меня почти на пять лет, ничего общего у нас нет. Правда, в детстве было время, когда мы близко дружили, но толком я её никогда не понимал, однако с отцом они неплохо ладят.

– Я со своим тоже на короткой ноге. Наверно, это потому, что нам нечего делить.

– Не понял.

– А ты не замечал? – Тут она едва уловимым движением нагнулась к Аркадию так, будто хочет что-то сказать по секрету; он невольно подался вперёд. – Родственные узы и прочее – это, конечно, хорошо, но того, что мы всё ещё животные, никто не отменял. Взаимоотношения между и внутри полов в семье – некий общепринятый ритуал, социальные бубны, когда подобное как можно дальше отстраняется от подобного, иначе самому слабому чего-нибудь не хватит.

– Темнишь, Мари.

– Боже, как приятно, когда ты меня так называешь.

– А я сегодня назвал тебя так в первый раз.

Но им прошлось отстраниться друг от друга, поскольку принесли закуски. Аркадий попросил себе ещё бокал пива, поскольку его был уже пуст, Маша же не выпила и половины своего. После того как оба немного насытились, она продолжила.

– Не пойми меня неправильно, мы с мамой очень дружны, считай, лучшие подруги, но когда я уезжала учиться, каждая из нас испытывала необъяснимое тайное облегчение от предстоящей разлуки.

– В своё время за собой я ничего подобного не заметил. Конечно, я был рад, что уезжаю, но просто потому, что хотелось чего-то нового.

– А что сейчас?

– Это сложный вопрос. Из-за длительного пребывания заграницей я, естественно, отдалился ото всех: и от отца, и от сестры, и от мачехи, – но точно не постольку, поскольку стал на них слишком похож, и у меня появилось, что с ними делить.

– Хорошо.

– Только с дедом по-прежнему общаюсь так же близко, как и ранее, он у меня мировой.

– Могу себе представить. Не забудь, ты обещал нас познакомить. Кстати, а какие у тебя отношения с мачехой?

– Отличная женщина, без дураков, просто отличная. Говорят, что дети плохо уживаются с молодыми мачехами. Так вот это полная чушь. Возможно, в разных семьях бывает по-разному, но в моём случае, повторюсь, это полная чушь. Оксана просто замечательный человек, и умная, и красивая, и воспитанная, и вкусно готовит, и о близких заботится не формально, а от души.

– Сколько ей лет?

– Кажется, 38. А что?

– Ты о ней так говоришь, что можно подумать, ты в неё влюбился.

– Да нет, почему вдруг, конечно, нет. Она мне импонирует как человек искренний, прямой и разумный.

– Влюблён по уши. Таких женщин не бывает.

– Что ты сказала?

– Я говорю, – чуть громче пробормотала Маша, – что таких женщин, какую ты описываешь, не бывает.

– Пусть так, но она для меня вовсе не женщина. Она мне и не жена, и не дочь, и не мать, и не сестра, и не бабушка, однако не чужая, то есть непонятно что.

– Разве что так. А сестра для тебя всё-таки женщина?

– В некотором смысле конечно. Я не могу сделать её счастливой, но я должен способствовать ей найти того, кто сможет.

– Ты, что ли, познакомил Светлану с этим дураком Толиком?

– Я не считаю его дураком.

– Значит ты мало с ним общался.

– Может быть, но такое видно сразу.

– А выражение «пускать пыль в глаза» ты когда-нибудь слышал?

– Ты думаешь, моя сестра достойна большего?

– Мне кажется, они вполне подходят друг другу.

– На сём рекомендую закрыть эту тему.

Весьма кстати, поскольку им принесли основные блюда, которые молодые люди ели с меньшей охотой, чем закуски, в особенности Маша. Она, едва осилив индейку, почти не притронулась к грибам, продолжая машинально ковырять их вилкой во время беседы, будто забыв, для чего они нужны.

Многое можно сказать о человеке, посмотрев, как он ест, утруждает ли себя соблюдением приличий, нравится ли ему то, что он делает, а, может, он любуется собственными манерами, забыв о сути действа. Практически каждый из нас имеет минимальный уровень воспитания, необходимого для жизни в обществе, и некоторые вещи мы воспринимаем как само собой разумеющееся, однако то, что выходит за их рамки, обычно бросается в глаза. Осанка за столом, положение рук, подносит ли принимающий пищу голову к ложке или же наоборот, смотрит ли при этом собеседнику в глаза или на еду, как часто и с каким аппетитом отправляет её в рот, какими пользуется приборами – всё это выдаёт его с головой, безошибочно говорит, умный он или дурак, в какой вырос семье, как воспитан и какое получил образование. Столь всеобщее и изначальное занятие, как приём пищи, невозможно избежать, упустить из внимания, вычеркнуть из любого наблюдения за человеком, однако в отличие от удовлетворения других физиологических потребностей, оно по непонятным причинам усложнилось, разветвилось, сублимировалось так, что практически утеряло природную непосредственность.

Аркадий сидел прямо, жевал спокойно, методично отправляя кусок за куском себе в рот, Маша, слегка облокотившись о стол и кокетливо наклонив голову, ела будто нехотя, беря очередную порцию с разными интервалами. Никто из молодых людей не пытался хватать пищу непосредственно с тарелки, бережно подносил её ко рту, не пытался продолжить общение, пока не покончил хотя бы с половиной стоявшего перед ним блюда, так что разговор продолжился не совсем сначала, но несколько неожиданно.

– На чём разбогател твой отец?

– А твой на чём?

– Без понятия.

– То же самое.

– Нет, всё это какая-то глупость…

– Что именно?

– Мы сидим, едим, разговариваем, но, в сущности, какие у нас на то причины?

– А мы должны собачиться между собой?

– Конечно, нет. Надо сказать большое спасибо судьбе, что мы не выросли социопатами.

– Это к чему?

– К состоянию отцов.

– Да, пожалуй.

Аркадий отправил в рот вилку с рисом, запил пивом; Маша с любопытством за ним наблюдала.

– Я серьёзно. Ну, юрист, ладно, есть некоторые вариации,