– Конечно, эту, куда дальше тянуть! Мне ведь уже целых 24 года!

– Хе-хе-хе, «целых 24», – повторил Геннадий Аркадьевич с добродушным прищуром. – Ну ты и юморист! А если серьёзно, может, стоит не спешить, поездить по миру, посмотреть на людей, себя показать?

– Я уже наездился, хочется побыть дома, в широком смысле.

– Как знаешь.

После ужина по дороге домой Геннадий Аркадьевич выдал жене и только ей, поскольку Света уехала на машине, такую тираду:

– Я всегда радовался тому, что Аркадий предпочёл профессию, а не ремесло, и ни разу он не огорчил меня своим выбором. Видимо, настало время терпеть издержки. Жаль, парень не хочет путешествовать, намаялся на чужбине. Оно и понятно, чужой язык, чужая культура, но на море летом, думаю, мы его вытащим. Есть надежда, что развеется и изменит своё решение, почувствует вкус к жизни, а если нет, значит всё серьёзно и надо его поддержать. Куда-нибудь да вырулит.

Аркадий возвращался отдельно. Даже не озаботившись о приличиях, без дежурной светской лжи он сказал, что хочет пройтись в одиночестве, однако, в противоположность обыкновению, не стал размышлять о планах и просто шёл, безо всякой рефлексии оглядывая город вокруг. Только одно его занимало: с какого возраста происходит самоопределение человека, с какого момента мы уже не можем не быть тем, чем должны стать. Очевидно, что ребёнок – существо податливое, не сформировавшееся и его более или менее легко изменить, легко навязать стереотипы, образ мышления, довольно просто что-то запретить и в чём-то поощрить, и он нисколько не усомнится, что поступает правильно, в детстве категории добра и зла вовсе отсутствуют. С юностью несколько сложнее, она научается сопротивляться внешнему влиянию, однако по причине неразвитости вполне ему доступна, надо быть лишь чуть хитрее имея с ней дело, а временами она просто алчет подпасть под формирующее воздействие, избавляясь от собственной неполноценности, что печально. Молодость в этом как и во многих других смыслах совершенно уникальное явление – она неплохо умеет мыслить, но в отличии от зрелости не всегда правильно, посему с охотой воспринимает всё, что правдиво и искренне или считается таковым, однако остальное оставляет её в лучшем случае безразличным, поскольку она уже научилась действовать по собственной воле. Сие близко роднит её со зрелостью, и многие легко обманываются, принимая одну за другую, а вот что безошибочно указывает на молодого человека, это формальность и эклектичность его действий. Аркадий явственно ощущал, что юность его окончена и окончена давно, но, как бы ему того не хотелось, назвать свой нынешний период жизни зрелостью у парня не поворачивался язык, тем более учитывая род выбранного занятия. Возможно, именно по этой причине и лет через 10 говорить о её наступлении будет нельзя. Но если всё так неопределённо, и учитывая, что даже сформировавшаяся личность меняется в течении жизни, то отчего же сейчас Аркадий чувствовал непреодолимую пропасть между собой и всем остальным миром? Проблема в его месте в нём. Да, молодой человек сознательно не надеялся, что родные его поддержат, он скорее насторожился, если бы это произошло, но вместе с тем предполагал услышать более определённые, возможно, приземлённые возражения, а не ту мимолётную растерянность и раздражённость, свидетелем которой стал. Конечно, парень несколько утрировал по причине бессознательности собственных чувств, восприняв ситуацию как истинный художник лишь зрительными образами: выражением лица отца, наклоном головы Оксаны или Светиным супом, мерно капавшим в тарелку с занесённой к губам ложке. Но как бы там ни было, ему казалось совершенно очевидным, что начавшееся сегодня началось всерьёз и надолго, что он во что бы то ни стало будет идти своим путём, поскольку другого у него нет. Аркадий, как и подавляющее большинство молодых людей, стоящих перед выбором, не учёл лишь одного – времени, того, что сегодняшний он завтра будет чуть другим, ему есть, куда расти, послезавтра – немного больше и так далее. Никто не хочет сказать, что вскоре он полностью переменится, сущность человека, пожалуй, вообще неизменна, поскольку её рамки заключены в генетическом коде, с него просто слезет часть той шелухи, роскошь носить которую позволяет себе только молодость.

Время действий

Следующую неделю, как и предыдущую, Аркадий вновь провёл в праздности и безделье, скрашивая досуг ожиданием возможного свидания с Машей. Странное дело, ему и в голову не пришло начать рисовать, он даже не успокаивал себя мыслью, как в недалёком будущем энергично примется за дело, трусливо передвигая на потом то, что можно сделать сейчас. И хорошо, если бы его жизнь оказалась заполненной чем-то другим, чем-то, что не оставляет места для всего остального, например, любовью, однако в тот воскресный вечер, когда Аркадий в сумерках одиноко шёл по большому городу, мысль о Маше ни разу не коснулась его сердца. Как же он её воспринимал на самом деле? Нормальным было бы предположить, что его чувство – лёгкая и в то же время зрелая влюблённость, без ревности и нетерпения, подкреплённая здоровой уверенностью в себе и в ней, дающая спокойствие душе и стабильность в будущем. Именно такие эмоции ведут к долгому и счастливому браку, и именно они с лёгкостью сходят на нет при возникновении малейших трудностей. Однако если бы Аркадий глубже заглянул внутрь себя, то не обнаружил ничего подобного, а нашёл лишь неопределённое желание иметь друзей и более ничего. Молодой человек не отдавал в том отчёта, но в Маше он видел только друга. Опасная и естественная ошибка, сделать которую его принудили общепринятые стереотипы, и, как любое другое искреннее заблуждение, она всё дальше и дальше заводит человека в непреднамеренную и поначалу безобидную ложь до тех пор, пока та не станет настоящей трагедией или жалким фарсом.

Было бы правильным допустить, что художник не способен не рисовать, однако в случае с Аркадием приходится делать огромную скидку на происхождение и окружение, благоприятные для любого другого, но только не этого занятия. Ему легко всё давалось, в 24 года он не проработал ещё ни дня, он не должен был доказывать свою состоятельность и пригодность при поступлении в университет и не был вынужден реализовывать свои непосредственные намерения, в чём бы они не заключались, так что проверить справедливость собственных притязаний шанса ему пока не представилось. Поэтому прошедшая неделя, начавшаяся событием, которое не может не всколыхнуть внутренний мир, мало отличалась от прочих. Аркадий не был ленив, не был чванлив или беспомощен, он просто был очень молод, он не понимал той непосредственности, которая содержится в акте творения,