— Даже после несчастного случая с Паветтой? Я думала, Калантэ запретила ей бывать здесь.

— И ты знаешь об этом? — быстро глянул он на нее. — Ну да, ты многое знаешь, Йеннифэр. Многое. Гнева и запретов Калантэ хватило на полгода, потом Цири снова начала проводить здесь лета и зимы… На коньках носилась как черт, но чтобы прыгать «лососем» на соревновании с мальчишками? И вызвать Яльмара? Это в голове не укладывалось!

— Ясно. Прыгнула, — догадалась чародейка.

— Прыгнула. Этот маленький цинтрийский полудьяволенок прыгнул. Истинный Львенок Львиной крови. А Яльмар, чтобы не вызвать насмешек, вынужден был рискнуть, прыгнув через еще более длинный ряд камней. И он рискнул. Сломал ногу, руку, четыре ребра и разорвал лицо. До конца жизни у него останется шрам. Яльмар Кривоустый! И его знаменитая невеста! Хе–хе!

— Невеста?

— А ты об этом не знала? Столько всего знаешь, а этого — нет? Она приходила к нему, когда после «великолепного» прыжка он лежал и лечился. Читала ему, рассказывала сказки, держала за ручку… А стоило кому–нибудь войти в комнату, оба краснели как два мака. Ну и наконец Яльмар известил меня, что они обручились. Меня чуть удар не хватил. Я тебе, сопляку, отвечаю, покажу обручение, ага, плетью из сыромятной кожи. Но, честное слово, я немного испугался, поверь, потому что понимал, что у Львенка горячая кровь, что ей все трын–трава, потому как она бесстрашная, чтобы не сказать — психованная… К счастью, Яльмар весь был в лубках и перевязках, так что глупостей они наделать не успели, да и не могли…

— Сколько же им тогда было лет?

— Ему пятнадцать, ей — неполных двенадцать.

— Пожалуй, ты малость переусердствовал со своими опасениями.

— Разве что самую малость. Именно. Но Калантэ, которой я вынужден был обо всем рассказать, не отмахнулась от проблемы. Я знаю, что у нее были матримониальные планы касательно Цири, кажется, имелся в виду Танкред Тиссен из Ковира, а может, реданский Радовид, точно не знаю. Но слухи могли нарушить проекты марьяжа, даже слухи о невинных поцелуйчиках или полуневинных ласках. Калантэ незамедлительно забрала Цири в Цинтру. Девочка скандалила, кричала, захлебывалась соплями, но все впустую. С Львицей из Цинтры не спорят. Яльмар потом два дня лежал, отвернувшись лицом к стене, и не произносил ни слова. А как только выздоровел, вознамерился украсть скиф и в одиночку плыть в Цинтру. Получил ремнем и успокоился. А потом…

Крах ан Крайт замолчал. Задумался.

— Потом наступило лето, затем осень, и уже вся нильфгаардская рать пёрла на Цинтру с южной стороны, через Марнадальские ступени. А Яльмар нашел другую оказию стать мужчиной. В Марнадале, под Цинтрой, под Содденом он мужественно кидался на Черных. Потом тоже, когда драккары ходили к нильфгаардским берегам, Яльмар с мечом в руках мстил за якобы невесту, о которой тогда ходили слухи, будто она погибла. Я не верил, потому что не было феноменов, о которых я тебе рассказывал… Ну а теперь, когда Яльмар узнал о возможной спасательной экспедиции, он вызвался добровольцем.

— Спасибо за рассказ, Крах. Я передохнула, слушая тебя. И забыла о… заботах.

— Когда отправляешься, Йеннифэр?

— В ближайшие дни. Возможно, завтра. Осталась еще одна последняя телесвязь.

* * *

Глаза Краха ан Крайта были словно глаза ястреба. Свербили глубоко, до самого дна.

— А ты случаем не знаешь, Трисс Меригольд, с кем беседовала Йеннифэр в последний раз, перед тем как размонтировать дьявольскую машину? В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое августа? С кем? И о чем?

Трисс прикрыла глаза ресницами.

* * *

Преломленный бриллиантом луч света оживил розблеском поверхность зеркала. Йеннифэр протянула обе руки, произнесла заклинание. Ослепительная вспышка превратилась в клубящийся туман, туман стал быстро сгущаться. Появилось изображение комнаты с затянутыми яркими тканями стенами.

Движение в окне. И неспокойный голос:

— Кто? Кто там?

— Трисс, это я.

— Йеннифэр? Ты? О боги! Откуда… Где ты?

— Не имеет значения, не блокируй, изображение неустойчивое. И убери светильник, он слепит.

— Готово. Конечно.

Хотя пора была поздняя, Трисс Меригольд была не в неглиже, но и не в рабочем костюме. На ней было выходное платье. Как обычно, застегнутое до самого верха.

— Мы можем разговаривать свободно?

— Конечно.

— Ты одна?

— Да.

— Лжешь.

— Йеннифэр…

— Меня не обманешь, девчонка. Я знаю твою улыбочку, насмотрелась… У тебя такая была, когда ты взялась у меня за спиной спать с Геральтом. Тогда ты тоже натягивала маску невинности, как и теперь. И сейчас она означает то же самое, что и тогда!

Трисс покраснела. А рядом с ней в окне появилась Филиппа Эйльхарт в темно–синем мужском вамсе с серебряным шитьем.

— Браво, — сказала она. — Ты, как всегда, проницательна, как всегда, мудра. Как всегда, тебя трудно понять. Рада видеть тебя в здравии, Йеннифэр. Рада, что безумная телепортация из Монтекальво не окончилась трагически.

— Ладно, предположим, что тебя это действительно радует, — скривилась Йеннифэр. — Хотя это слишком уж смелое предположение. Но бог с ним. Кто меня предал?

— А разве это важно? — пожала плечами Филиппа. — Уже четыре дня, как ты контактируешь с предателями. С такими, для которых продажность и предательство — вторая натура. И с такими, которых ты сама принудила к предательству. Один из них предал тебя. Нормальное дело. Не говори, что ты этого не ожидала.

— Конечно, ожидала, — фыркнула Йеннифэр. — Лучшее тому доказательство, что я контактирую с вами. А ведь не следовало бы.

— Не следовало. Но раз контактируешь, значит, тебе это необходимо.

— Браво. Как всегда, мудра, как всегда, проницательна. Я связалась с вами, чтобы подтвердить, что тайна вашей ложи, если говорить обо мне, вне опасности. Я вас не предам.

Филиппа глядела на нее из–под опущенных ресниц.

— Если ты рассчитывала, — сказала она наконец, — что таким образом купишь себе время, покой и безопасность, то просчиталась. К чему обманывать себя, Йеннифэр? Убегая из Монтекальво, ты сделала выбор, поставила себя по определенную сторону баррикады. Кто не с ложей, тот против ложи. Сейчас ты пытаешься опередить нас в поисках Цири, а мотивы, которыми ты руководствуешься, противоположны нашим. Ты действуешь против нас. Не хочешь допустить, чтобы мы использовали Цири в наших политических целях. Так знай: мы сделаем все, чтобы ты не успела воспользоваться ею в своих — сентиментальных.

— Значит, война?

— Состязание, — ядовито усмехнулась Филиппа. — Только состязание, Йеннифэр.

— Честное и благородное?