Киваю.

– Но тогда он узнает, что ты жива…

– Он никому не скажет. Это я тебе обещаю.

Джун качает головой и покусывает розовую губу своими белыми зубками.

– Не понимаю. Он наверняка захочет сказать твоей матери. Ведь так? – Чувствую, как колесики у нее в мозгу крутятся, крутятся. У меня тоже крутятся. Хочу обнять ее, погладить, прижать к груди, как младенца.

– Мы убедим его не делать этого, – говорю я.

– Как?

Пора рассказать ей все остальное.

– Есть и другие вещи, о которых ты еще не знаешь. О том, что он сделал. – Смотрю на нее со значением. – У него есть тайны, которые он хочет сохранить. – Наши глаза встречаются.

– Например? – почти шепчет она.

Качаю головой. Здесь мне пора остановиться.

– Тебе знать их необязательно. Не хочу тебя этим грузить. Все это ужасно и противозаконно.

– Тогда почему просто нельзя отправить его за решетку?

– Да потому что судебная система вся прогнила, – говорю я. – Нет, для мамы безопаснее всего, чтобы у нас все было под контролем. И для ребенка безопаснее, если он будет знать, что мы за ним следим и всегда будем следить. Мы должны защищать тех, кого любим. – Делаю паузу. Пора приступать к делу. Момент настал. Сейчас все решится. – Но нам снова нужна твоя помощь.

Джун смотрит на меня во все глаза. И медленно кивает. Она понимает.

– Хорошо, – говорит она.

Надо действовать, пока она не передумала, потому что без нее нам не справиться.

– И сделать это нужно сегодня…

Милое личико Джун белеет. Сейчас она похожа на ангела. Нет, она и есть ангел. На миг мне становится плохо от того, что сказала ей. Но я напоминаю себе: если ты любишь, совсем необязательно говорить все. Иногда самое доброе, что ты можешь сделать, это укрыть любимых от того, что не может им помочь. Принять решение и потом взять на себя ответственность, нести груз самой, чтобы им не пришлось. Знаю, она меня простит.

Джун

Мы стоим тесным кружком, пар от нашего дыхания туманит морозный воздух.

– Готова? – спрашивает Эван.

– Готова, – говорю я.

Делия наклоняется и обнимает меня. Ее волосы щекочут мне щеку.

– Я люблю тебя, Джуни.

Когда она поворачивается, чувствую, как Себастьян трогает меня за плечо. Подходит вплотную и шепчет, чтобы никто не услышал:

– Ты не обязана это делать. Понимаешь?

Солнце на хмуром небе начинает клониться к закату. Сердце гулко стучит в ушах. Но мне уже не страшно.

– Понимаю, – говорю я.

* * *

Когда цифры на часах меняются с 4:04 на 4:05, я иду по подъездной дорожке и поднимаюсь по ступеням к большому серому дому Делии. Нажимаю на кнопку звонка замерзшим пальцем. Раздаются звонки, дверь открывается.

– Добрый день, – говорю я и сжимаю ладони в рукавах в кулаки. – Извините, что опять вас беспокою. Я по поводу фотографий. Вы тогда сказали, что могу их все посмотреть. Вы не возражаете? Разумеется, надо было сделать это раньше, но я… не справилась с эмоциями.

Вильям облизывает потрескавшиеся губы сухим языком.

– Я вас понимаю. Вы слышали, что случилось?

Молча киваю.

– Я ничего подобного не делал. Меня оговорили. – Он говорит с трудом, медленно. Может, пьет какие-нибудь таблетки, что-то успокоительное.

– Понятно, – говорю я.

А сама думаю: что же он на самом деле натворил и как они собираются его шантажировать? Из того, что сказала Делия, у меня сложилось лишь общее впечатление. Пожалуй, мне лучше всего этого и не знать.

Он стоит, глядя в пустоту, как будто его здесь и нет. Потом отступает назад.

– Ну да, фотографии. Разумеется, не возражаю. Проходите, пожалуйста.

Вхожу в дом и останавливаюсь. Он закрывает за мной дверь и запирает на замок. Когда Вильям проходит вперед и я оказываюсь за его широкой спиной, протягиваю руку и осторожно отпираю замок.

Спускаемся с ним в подвал. Альбомы лежат открытые на диване, похоже, он их смотрел.

– А когда в школе будет вечер памяти? Может, мне надо пойти. Думаю, Анжеле будет приятно.

– На следующей неделе, – говорю я и сажусь на диван – просто не знаю, что еще делать. Беру в руки альбом и медленно листаю. Руки у меня потные. А сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Вильям садится рядом, диван под ним прогибается.

Надеюсь, они скоро придут.

Ждать приходится недолго.

Вот уже сверху раздаются звуки, голоса, шаги.

Вильям встает на ноги.

– Слышите? – Он подходит к лестнице. – Кто там? – Начинает подниматься им навстречу.

А я начинаю считать.

Раз, два, три.

Смотрю на фото Делии в три года на трехколесном велосипеде. Уже тогда был виден ее характер – та же улыбка, тот же взгляд.

Семь, восемь, девять.

Когда дохожу до пятидесяти, встаю и поднимаюсь по лестнице. Не знаю, что мне предстоит увидеть, когда выйду наверх. Но сейчас надо быть смелой.

Мир справедлив, только если мы его таким сами сделаем.

– Боже праведный, – слышу я голос Эвана. – Ну, ты упертый чувак! – Я вхожу в гостиную. Вильям лежит лицом вниз на линолеуме, извиваясь и кряхтя, как животное, на полу рядом с ним осколки голубой кружки и лужица коричневой диетической колы. Эван сидит у него верхом на спине и связывает запястья резиновым кабелем. Эшлинг – на коленях у ног Вильяма, уже туго связанных.

Себастьян стоит и молча наблюдает.

– Джун! – кричит Вильям. Он тянет шею, чтобы увидеть мое лицо. – Вызовите полицию!

Лицо у него красное, искаженное ужасом, он пытается освободиться. Я думаю, как страшно было Делии, когда он на нее взгромоздился.

– Никого вызывать не буду, – говорю я.

Так ему и надо.

Когда он надежно связан, Эшлинг и Эван отходят в сторону. Потом все трое смотрят на него молча.

– Что вам от меня надо? – Он ухитряется повернуться на бок, брыкается, пытаясь подняться, но ничего не выходит. – В доме нет наличных, и бланков рецептов я тут не держу…

Эшлинг выдвигает один из кухонных стульев.

– Парни, давайте его посадим.

Втроем они поднимают мужчину, словно он пушинка, и усаживают на стул, руки за спину. И тогда я замечаю перчатки, тонкие голубые перчатки из латекса. Все трое в перчатках.

– Руки, – говорю я.