Сокольский, избавляя наши тела от последних преград, стягивает с меня трусики и легким движением откидывает в сторону бюстгальтер, подхватывая руками под попу и усаживая себе на бедра. Я не вижу, куда мы идем, не вижу и не понимаю, что вообще происходит вокруг. Только дыхание, стоны, рыки и гул сердца в ушах.

Не разрывая поцелуя, мужчина  садится на диван и усаживает меня сверху так, что его возбуждение упирается в меня, и я непроизвольно ерзаю, путаясь пальчиками в его волосах. Сжимая.

– Я хочу тебя, – шепчет Илья, отстраняясь и утыкаясь лбом в мой лоб. – Уже схожу с ума от того, как сильно, Настя, – его сердце под моей ладонью выдает безумный ритм в унисон с моим. – Тебе решать, малыш, – шепчет и обхватывает одной рукой себя за затылок, а второй свое достоинство, отдавая полную свободу действий в мои руки.

А я хочу. Безумно хочу. Его. И никого другого. Так сильно, как никого и никогда.

Приподнимаюсь на коленях, с отчаянным вдохом впиваюсь в его губы и сажусь.

Он проникает глубоко и задевает самые чувствительные точки. Мне кажется, я готова кончить уже от одного ощущения его там, внутри. Огромного и каменного. 

Но он подарил мне крышесносный оргазм, и я отвечу тем же.

Вцепляюсь ноготками в плечи и волосы мужчины и, закрывая глаза, начинаю двигаться. Ритмично, вверх вниз, входя, насаживаясь до предела. 

В комнате абсолютная темнота и тишина, которую разрывают только наше дыхание и удары тел. Потных, голодных и возбужденных тел.

Мы двигаемся в едином ритме, словно в диком танце первобытной страсти. Пальцы, руки, губы – все прижимается до боли. Его ладонь сжимается на моей ягодице до синяков, и движения становятся быстрее. Я чувствую, как к нему подступает разрядка, и в одно мгновение Илья, разрывая поцелуй, укладывает меня на диван в ворох мягких подушек и наваливается сверху. 

– Давай, малышка, – шепчет мне в губы и, покрывая поцелуями шею, спускается к груди, обхватывая вершинку губами. Вышибая стон и заставляя сильнее сжать ноги на его бедрах, Илья входит последний раз. Мощно, заполняя до предела, до искр в глазах и отчаянного крика наслаждения. Кончает с низким стоном, забирая и меня с собой на вершину блаженства.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем бессилие начинает отпускать. Но каждое движение, каждый взгляд дается с неимоверным трудом. И мы просто лежим. Рядом. В обнимку. Так близко, как вообще оно возможно. Просто наслаждаемся дыханием в унисон. Нет сил даже, чтобы говорить… только молчать.

И уже на грани дремы в голове мелькает тревожная мысль, за которую я не успеваю как следует ухватиться. Сон все настойчивей утягивает в свои сети, и единственное, что отдается в голове звоночком, так это то, что мы оба точно что-то забыли...

Я разве говорила, что терпеть не могу утро? Нет. Могу. Только если оно  будет вот таким: теплым, нежным и в крепких объятиях сильного мужчины. 

Открываю глаза и не могу сдержать улыбки, позволяя ей бессовестно приклеится к губам. Взгляд устремляется к окну, за которым пасмурное небо над просыпающимся Монте-Карло, и безграничная лазурь моря. Мне кажется даже здесь, на приличном расстоянии, на высоте я слышу его шум. Спокойный, размеренный, умиротворяющий. 

Поворачиваюсь в кольце мужских рук и легонько чмокнув в щечку, тихо, чтобы не потревожить крепкий сон Ильи, выползаю из захвата. Шелк простыней приятно холодит разгоряченную кожу, щекоча, а звенящая тишина в спальне разгоняет маленькие волнительные мурашки.

С улыбкой на губах, отползая от спящего Сокольского, присаживаюсь на краешек огромной кровати, потягиваясь. Да как раз в тот момент, когда хозяин этих роскошных апартаментов завозился на постели, но просыпаться и не думал. Только перевернулся на спину, представляя моему взору свое идеальное, словно высеченное из камня, тело. От вида кубиков на рельефном прессе в натуральную потекли слюнки. Появилось шкодное и опасное желание – ощупать. Всего. Везде, Пока спит…

Всего чуть-чуть… маленечко… 

Но нет, Настя!

Приходится буквально бить себя по рукам, уговаривая отстать от Сокольского хоть на пару минут! Дав себе всего жалкие мгновения, чтобы налюбоваться безмятежностью на его лице, таком спокойном сейчас и таком прекрасном. Аккуратно провожу пальчиками по руке, что загребла в свои объятия вместо меня подушку, да тут же вскакиваю с постели, как ужаленная, чтобы не начать свои “путешествия” дальше. А хочется. Очень хочется. Невероятно хочется!

Но нельзя. Наша ночь, а вернее раунд два, три, четыре и все последующие и так закончилась почти что с рассветом, и если уж у меня полное отсутствие сна, незачем будоражить и мужчину. Тем более мне есть чем себя занять.

Вчера мне само собой разумеется не удалось осмотреться здесь, в его квартире, но сегодня моего любопытства не остановить. Поэтому я накидываю на себя его рубашку, и выхожу из спальни, тихонько притворяя за собой дверь. И по широкой лестнице с гранитными ступеньками без перил спускаюсь в гостиную. Взгляд мечется от светлых стен, к светлой мебели. Новенькая кухня, словно на ней никто ни разу не готовил и исключительно дорогие породы камня. Модно, стильно и современно. Бело–бежевые тона и абсолютная аскетичность апартаментов совершенно меня не удивляют. Сокольский он такой. Все должно быть в состоянии идеального порядка. Ни лишней бумажки, ни лишней ручки на столе у этого педанта вы никогда не найдете. Папки исключительно в стопочку и по порядку.

Когда я только устроилась к Илье на работу, мне его такое отношение к вещам казалось диким. А его кабинет чересчур строгим и ужасно пустым. Только массивный стол, стул, окна и парочка кресел для посетителей. Больше ничего. Пусто. А на столе все равно, как по линеечке.

Такая атмосфера ужасно давила, когда он вызывал к себе в кабинет выдавая новую порцию поручений. Глаза было некуда спрятать, приходилось рассматривать столешницу. Хватило меня на пару недель, и я решилась купить ему в кабинет небольшую эхеверию в темно–синем горшочке под тон стен. Ксю очень долго смеялась, и уверяла, что это зеленое чудо завянет рядом с его подавляющей аурой в первый же день, но я только отбрыкивалась. А потом, утром, до его прихода, оставила цветочек на рабочем столе большого босса с запиской: “поливай меня”. Честно, думала меня пошлют вместе с этим цветочком. Соберут вещи и уволят за самоуправство в тот же день. Но... нет. Уже два года это угловатенькое чудо в форме причудливого геометрического узора стоит на его рабочем столе и даже, когда одна из его “протеже” попыталась горшок убрать, Сокольский ее знатно покусал, разозлившись. Так что… может внешне он и мистер строгость, мужчина сама непрошибаемость, но внутри там точно большое и умеющее любить сердце. Знаю. Чувствую и всегда чувствовала. А вчера еще и ощутила, какого это – оказаться объектом его всепоглощающего внимания.

Такие воспоминания снова заставляют улыбаться как дурочку, ненадолго отключая от реальности. А когда я в нее возвращаюсь, то слышу за спиной у самого ушка: