окружением? – говорит Уилл. – Или, может быть, тебе было грустно оттого, что твой брат смог двигаться дальше, а ты – нет?

– Я не виню его, – говорит Гретель.

– Не винишь? – переспрашивает Уилл.

– Я желаю ему счастья.

– А сама ты, типа, не хочешь быть счастливой? – спрашивает Эшли.

– После этой свадьбы я сделала ошибку – я начала надеяться.

* * *

Я встретилась с Джейд в книжном магазине. К книжным магазинам я отношусь, как к «Сакс на Пятой авеню»[25]: часто захожу, но редко покупаю. Я – завсегдатай книгообменов, библиотек, букинистических лавок. Но все же время от времени, грешна, я пробираюсь в магазины новых книг и провожу пальцами по корешкам, скользким и блестящим, как будто глазированным.

В отделе документальной литературы я увидела женщину с книгой в руках. Она листала ее снова и снова, от конца к началу, от начала к концу, зажав губы между зубами. Ее короткие темные волосы были связаны в крошечный узел; из него выбивались, падая на шею, отдельные кудрявые волоски. Ее черные облегающие джинсы были туго натянуты на бедрах. Блузка у нее была лососевого цвета с защипами и кружевами. Я была одета, как одеваюсь обычно: джинсы и рубашка.

Когда она подняла на меня взгляд, я увидела изящную родинку у нее на подбородке. Мне было стыдно, что эта женщина застала меня за разглядыванием, но она просто улыбнулась. Ее зубы были свидетельством наличия пожизненной страховки у стоматолога.

– Не могу решить, стоит ли мне покупать вот это, – произнесла она, поворачивая книгу так, чтобы я видела обложку – черно-белую, с надписями, сделанными в стиле ар-деко.

Я не из тех, кто принимает такие шаги к сближению, особенно в трезвом свете дня, но я сделала шаг навстречу этой женщине.

– Хорошая книга, – сказала я и, резко повернувшись на девяносто градусов, стала изучать полки, словно просто пришла что-нибудь поискать.

Ее это не оттолкнуло.

– Вы ее читали? – спросила она, явно впечатлившись. – Выглядит несколько угнетающе. – Поставила книгу обратно на полку и взяла другую, спросив: – А как насчет этой?

Вскоре мы уже сидели в крошечном кафе при книжном магазине. Она пила кофе со льдом так быстро, что у меня заныли зубы. Кроме того, она купила печенье «Линцер» с сахарной пудрой и две книги – включая ту, угнетающую, которую порекомендовала я. Книги лежали в опасной близости к лужице конденсата, натекшей со стаканчика, но женщина словно не замечала этого.

– Кстати, меня зовут Джейд, – сказала она и откусила печенье.

Я была так занята наблюдением за тем, как сахарная пудра пачкает ее верхнюю губу, что просто произнесла:

– Гретель.

Едва сказав это, я ощутила отчаяние, как будто уронила что-то бесценное в решетку стока. Обычно я представляюсь как Гри, хотя по большей части стараюсь вообще не представляться. Конечно же, это имя меня выдает. Вы когда-нибудь встречали другую женщину по имени Гретель?

Я приготовилась увидеть на ее лице выражение узнавания – то самое, которое видела на лицах врачей, стоматологов, социальных работников, детективов, учителей, школьных директоров, эйчаров, начальников, администраторов… Настороженные взгляды – это одно, но взгляды, полные жалости, были хуже: склоненная набок голова, большие печальные глаза, поджатые губы, и все это под личиной помощи. Но даже эти люди хотели узнать отвратительные подробности, хотели определить для себя, говорила ли я правду.

Однако на лице Джейд не отразилось ничего.

Я улыбнулась, однако чувствовала себя обеспокоенно. Возможно ли, чтобы она ничего не знала?

Это было возможно. Джейд, как оказалось, была на шесть лет младше меня. Она была слишком мала, чтобы обратить внимание на ту историю, когда та только-только случилась: брат и сестра пропали, а спустя три месяца появились в нескольких десятках миль от дома.

Было возможно, что она никогда не видела то звездное фото, сделавшее нас с Гансом знаменитыми, никогда не слышала материнских предупреждений и диких версий истории, передававшихся на игровых площадках. Было возможно, что она никогда не проваливалась в эту конкретную кроличью нору в интернете, никогда не читала обширных дебатов на «Реддите» относительно того, что случилось. Сбежали дети из дома или просто потерялись? Были они похищены с улицы или их кто-то заманил? Кто была та таинственная женщина? Почему ее так и не нашли? Правда ли, что кто-то из детей убил ее? Как насчет того, что дети по возвращении находились в разном физическом состоянии? Не придумали ли они эти невероятные подробности, чтобы привлечь внимание? Не покрывали ли они кого-нибудь? Возможно ли, чтобы их «исчезновение» было хитрым замыслом родителей ради привлечения внимания СМИ? И как насчет утверждения, на котором настаивала, неизменно настаивала девочка: что дом той женщины был сделан из сладостей?

Джейд отломила кусочек печенья и протянула мне.

– Хотите? – спросила она.

Я потянулась за печеньем, потом спохватилась и отдернула руку.

Для себя я давно решила: хотеть чего-то – значит, быть заколдованной. Если что-то красивое или сладкое, оно погубит тебя.

* * *

– Я слышала о тебе все еще в старшей школе, – заявляет Эшли. – А я еще моложе, чем Джейд.

– Что ты слышала? – спрашивает Уилл.

– Ну, типа, все: пряничный домик, злая ведьма, – отвечает она, сгибая пальцы, словно когти, и корча гримасу, чтобы изобразить эту самую ведьму.

– Я провалилась в эту кроличью нору, – признается Бернис. Она сползла вниз по сиденью, по-прежнему упираясь ступнями в табуретку, колени ее согнуты, футболка на спине задралась. – Я была ужасно заинтригована, и это теперь меня ужасает: то, что трагедии меня настолько интересовали. Я по уши зарывалась во все такое – в таинственные преступления. Почему нам так любопытно… до тех пор, пока это не случается с нами?

– Значит, ты считаешь, что было неправильно слушать эти хреновы истории, когда ты хотела их услышать? – интересуется Руби. – Но теперь, когда ты не хочешь их слышать, неправильно будет не выслушать их, так?

– Предполагается, что ты ознакомишься с историей, а не будешь ею наслаждаться, – отвечает Бернис. – Это не должно быть развлечением.

– Ты считаешь, люди купятся на эту депрессивную фигню, если в ней не будет приманки? – спрашивает Руби. Серебристые клочки обертки от батончика рассыпаны вокруг нее словно конфетти.

– Приманивать людей интересом к истории – это способ сделать так, чтобы они ее выслушали, – замечает Уилл.

– Люди должны слушать потому, что хотят понять, – возражает Бернис, – а не потому, что они вуайеристы или самозваные сыщики.

Руби указывает на табуретку.

– Ты думаешь, заставлять кого-то поделиться, чтобы ты могла выслушать, – это лучше, чем быть фанатом криминалистических загадок?

– Я пытаюсь ей помочь, – говорит Бернис.