Через пятнадцать минут они уже сидели в гостиной, молчаливые, странно притихшие, и даже почувствовали облегчение, когда Патрик принес сервированный для чая поднос и, немного помявшись, сказал:

— Ваше преподобие, вы не могли бы уделить мне минутку? Я хочу попросить вас об одном одолжении.

— Конечно, Патрик.

— Ну, в общем так, ваше преподобие. Древний орден хибернианцев[29] дает в следующем месяце свой ежегодный концерт. Для благотворительности, сами понимаете. Вот если бы вы согласились участвовать в концертной программе! Спеть пару песен, не больше. Не классических, ну сами понимаете. Просто пару старых добрых ирландских баллад.

— Ну давай же, Дес, скажи «да»! — заметив, что Десмонд колеблется, насела на него Клэр. — Я тоже обещала выступить.

— Сущая правда, сэр.

— Ну ладно, тогда я согласен, — улыбнулся Десмонд.

— Спасибо, сэр, спасибо большое! Парни будут в восторге. Вас здесь так полюбили, вы стали так популярны! Вы не гнушаетесь общаться с простым людом, сделались одним из нас, и это при вашем-то положении, при вашем-то образовании. Все как один придут вас послушать.

Когда Патрик с поклоном удалился, Десмонд повернулся к Клэр:

— А теперь ты, провокаторша несчастная, дай мне мой чай и немножко торта, пока все не умяла.

Получив свой чай и свой кусок торта и по достоинству оценив их, Десмонд произнес очень серьезным тоном:

— Клэр, дорогая, впредь нам надо все же быть осторожнее. Больше никаких внезапных появлений из душа. Это опасно.

Она ничего не ответила, а только улыбнулась своей загадочной улыбкой, практически не разжимая губ и только чуть-чуть обнажив мелкие белые зубы. Когда они наконец допили чай и поблагодарили Бриджит, Клэр сказала:

— Я провожу тебя до вершины холма.

Она взяла его за руку, и они молча пошли по дорожке. Дойдя до того места, где кончалась просека, Десмонд предупреждающе поднял руку:

— Все, дальше нельзя. Посторонним вход воспрещен. Здесь начинается частная собственность. Я прихожу сюда, когда мне надо подумать.

— Ты будешь думать обо мне?

— К сожалению, да.

— Фу, как некрасиво так говорить! И теперь, чтобы искупить вину, ты должен поцеловать меня.

Он поцеловал ее.

А потом она стояла и смотрела, как он, не оборачиваясь, спускается с холма.

Глава 16

Десмонд никогда еще не был — и, по правде сказать, больше никогда не будет — в такой хорошей физической форме. К несчастью, то, что вылетело из глаз Клэр — муха или какая другая особь, — лишило его покоя. Как бы усердно он ни трудился на благо прихода, выполняя поручения, давно ждавшие своей очереди, за что неизменно получал похвалы от каноника, он, казалось, был не в состоянии окончательно вымотаться и ночью часами лежал с открытыми глазами, призывая благодатный сон, который так и не шел к нему.

И когда однажды за ужином Десмонд поведал канонику о своей беде, тот понимающе кивнул и сказал:

— Когда я был молодым священником, со мной такое случалось. От природы никуда не денешься, и воздержание иногда дает о себе знать. Ты эти дни что-то мало играл в теннис.

— Я слегка перестарался, каноник. Священнику не пристало каждый божий день проводить на корте.

— Возможно… Возможно… — задумчиво пробормотал каноник. — А почему бы тебе не начать гулять перед сном? Хорошая прогулка тебе явно не повредит. Как и капелька «Маунтин Дью».

— Спасибо, каноник, — сдержанно улыбнулся Десмонд. — Думаю, я все же предпочту прогулки.

Про себя же Десмонд гадал, представляет ли хоть на секунду добрейший каноник, какая внутренняя борьба происходит сейчас в его душе, сколько сил уходит на то, чтобы держаться подальше от Маунт-Вернона и Клэр. Тем не менее через полчаса после ужина он отправился на прогулку — быстрым шагом поднялся на холм и почти бегом спустился вниз. Затем принял горячую ванну, от которой стало немного легче, и забылся тяжелым сном, но через два-три часа снова проснулся и уже больше до утра не сомкнул глаз.

Теперь он нередко вспоминал, как равнодушно отнесся к жалобам мадам на бессонницу. Слабое лекарство — таблетка аспирина на ночь — на него не подействовало. Неужели они оба (он — мужчина и она — женщина) страдали от одного и того же недуга? Однако он продолжал применять паллиативные меры: ходил по ночам на прогулки, иногда с фонариком, когда темнота начинала уж слишком давить, встречая по возвращении озабоченный, но одобрительный взгляд каноника. Мудрый старик точно знал причину недуга Десмонда, ведь он и сам, дав в молодости обет безбрачия, через это прошел.

И вот в одну особо тихую и влажную ночь, с неподвижно застывшим теплым воздухом, Десмонд, поднявшись на холм, упал на траву, чтобы хоть немного отдышаться. Он закрыл глаза, втайне надеясь, что к нему придет сон. И не услышал звука осторожных шагов по опавшей листве. Только чье-то тяжелое дыхание и горячий шепот, прошелестевший его имя, вернули его к реальности. Десмонд повернулся и обнаружил лежащую рядом Клэр. Был то чудный сон или все происходило наяву? Она оплелась вокруг него и задыхающимся голосом простонала:

— Дорогой, дорогой, почему ты так долго не приходил? А я ждала, ждала, я умирала по тебе. И когда я увидела свет твоего фонарика, то поняла, что еще одной бессонной ночи просто не выдержу. Давай же, дорогой, иди ко мне и люби меня!

Теперь он уже лежал в ее объятиях, словно в сладостном забытье, прижавшись губами к ее губам, его руки жадно ласкали ее тело, искали и находили, находили под умелым руководством Клэр дорогу к утолению столь долго терзавшего его телесного голода и к неземному, сказочному блаженству.

Неожиданно Клэр издала протяжный вздох и застыла в замке его крепких рук.

— Милый, мой самый любимый, мне еще никогда не было так хорошо… — прошептала она и, спохватившись, продолжила: — Я знала, что это любовь, настоящая любовь. Разве ты не чувствовал, как я дрожала, когда пришла к тебе? Я так страстно хотела тебя. А теперь мне надо бежать, любимый, пока меня не хватились дома.

Еще один поцелуй — и она исчезла.

Десмонд остался лежать, словно в дурмане, не в силах открыть глаза, чувствуя спокойное удовлетворение, приятную расслабленность во всех членах. Наконец он поднялся и стал потихоньку спускаться с холма.

Увы, чем ближе он подходил к дому священника, тем яснее понимал, в какую затруднительную ситуацию попал. Перед глазами у него все плыло, в голове было темно от холодного ужаса и угрызений совести, которые привели его прямо в церковь. Он вошел через боковую