Его хриплый голос сорвался, он опустил головуна руки и сидел так, пока ему не принесли вина. Он сразу выпил подряд двастаканчика, потом отломил горбушку от каравая, который поставили перед ним напокрытый скатертью стол вместе с тарелкой, солонкой, перечницей и бутылочкоймасла, прислонился головой к стене, вытянул ноги и стал жевать хлеб в ожиданииужина.

С приходом нового гостя разговор у печкиоборвался, и внимание собеседников отвлеклось в сторону, как бывает всегда,когда в дружной компании вдруг появится чужой. Но замешательство скоро прошло,на незнакомца перестали оглядываться, и беседа возобновилась.

— Вот потому и говорят, — сказал один изсобеседников, доканчивая прерванный рассказ, — потому и говорят, что тамвыпустили на волю дьявола.

Рассказчик, рослый швейцарец, был членомцерковного совета и высказывал свои суждения с авторитетностью духовной особы —тем более, что речь шла о дьяволе.

Хозяйка отдала необходимые распоряжения своемумужу, исправлявшему в «Утренней Заре» обязанности повара, и, вернувшись наместо, снова принялась за шитье. Это была бойкая, смышленая маленькая толстушкав чепце необыкновенной величины и в чулках необыкновенной раскраски; она то идело вступала в разговор, оживленно кивая головой, но не поднимая глаз от работы.

— Ах ты боже мой! — сказала она. — Когда слионским пароходом пришло известие, что в Марселе выпустили на волю дьявола,нашлись простофили, которые только ушами хлопали. Но я не из таких! Нет, нет!

— Сударыня, вы всегда правы, — подхватилвысокий швейцарец. — Видно, этот человек вас сильно прогневал, сударыня?

— Еще бы! — вскричала хозяйка; на этот раз онаоторвалась от своего шитья и откинув голову набок, широко раскрытыми глазамиуставилась на говорившего. — Ничего нет удивительного.

— Это дурной человек.

— Это гнусный негодяй, — сказала хозяйка, — иочень жаль, что ему посчастливилось избегнуть участи, которая его ожидала. Онее вполне заслуживал.

— Постойте, сударыня! Давайте разберемся, —возразил швейцарец, глубокомысленно жуя кончик сигары. — Может быть, во всемвиновата злая судьба этого человека. Может быть, он сделался жертвойобстоятельств. Весьма вероятно, что в нем заложены добрые основы, и мы простоне умеем их обнаружить. Философическая филантропия учит…

Это устрашающее выражение было встречено вкружке у печки ропотом недовольства. Даже игроки в домино подняли головы,словно протестуя против того, чтобы философическая филантропия хотя бы насловах внедрялась в «Утреннюю Зарю».

— А да ну вас с вашей филантропией, —вскричала бойкая хозяйка и с удвоенной энергией закивала головой. — Лучшепослушайте меня. Я всего только женщина. И ничего я знать не знаю о вашейфилософической филантропии. Но я кой-чего повидала на своем веку, и то, что мнепришлось видеть собственными гладами, я знаю хорошо. И позвольте сказать вам,друг мой, есть на свете люди (не только мужчины, но и женщины, к сожалению), вкоторых никаких добрых основ нет. Есть люди, которые ничего, кроме гнева иненависти, не заслуживают.

Есть люди, с которыми нужно поступать как сврагами рода человеческого. Есть люди, у которых нет сердца, и потому их нужноистреблять, как диких зверей, чтобы не мешали жить другим. Таких людей, янадеюсь, не много, но они есть, и я сама на своем веку встречала их, дажездесь, в нашей маленькой «Утренней Заре». И я твердо знаю: этот человек — какбишь его, я забыла имя, — он тоже из их числа.

Горячая речь хозяйки была принята в «УтреннейЗаре» с полным сочувствием; а между тем где-нибудь поближе к Англии у людей,вызвавших ее неразумный гнев, нашлось бы немало сердобольных защитников,которым эта речь понравилась бы несравненно меньше.

— И знаете что? — продолжала хозяйка, отложивработу и встав, чтобы взять тарелку с супом из рук мужа, показавшегося напороге кухни, — если ваша философическая филантропия готова отдать нас намилость подобных людей, потворствуя им на словах или на деле, не нужна она намтут, потому что грош ей цена.

В то время как она ставила тарелку передуспевшим уже переменить позу гостем, он пристально взглянул ей в лицо, и усыего вздернулись кверху, а нос загнулся книзу.

— Ну, хорошо, — сказал швейцарец, — оставимэто и вернемся к нашему разговору. Так вот, господа, когда этому человеку былвынесен оправдательный приговор, в Марселе и стали говорить, что дьяволавыпустили на волю. Вот откуда пошло это выражение, и ничего другого оно неозначает.

— Как же его фамилия? — спросила хозяйка. —Биро, что ли?

— Риго, сударыня, — поправил ее высокийшвейцарец.

— Вот, вот! Риго.

За супом последовало мясное блюдо, а потомовощи. Путник съел все, что было подано на стол, допил вино из бутылки испросил еще стакан рому; а когда принесли кофе, закурил папиросу. Подкрепивсвои силы, он приосанился и начал вставлять замечания в общую беседу, причемделал это с покровительственным видом, словно был куда более важной особой, чемказался.

То ли посетители кабачка вспомнили, что ихждут другие дела, то ли почувствовали себя недостойными столь высокого общества— но в короткое время все они разошлись, и так как никто не явился на смену,«Утренняя Заря» осталась в полном распоряжении своего новоявленногопокровителя. Хозяин гремел посудой на кухне, хозяйка мирно занималась шитьем, апутник курил в одиночестве, протянув к огню израненные ноги.

— Скажите, пожалуйста, сударыня, этот Биро…

— Риго, сударь.

— Да, простите, Риго. Любопытно узнать, чем оннавлек на себя ваше недовольство?

Тут опять его усы вздернулись кверху, а носзагнулся книзу, и хозяйка, которая все никак не могла решить, красавец он илиурод, сразу склонилась к последнему мнению. Этот Злодей, Риго, убил свою жену,пояснила она.

— Неужели? Громы и молнии, вот уж истиннозлодей! Но откуда вам это известно?

— Это всем известно, сударь.

— О! И тем не менее он избежал законной кары?

— Суд не нашел достаточно улик, чтобы доказатьего преступление. Так было сказано на суде. Но все равно, люди знают, что онубийца. Люди настолько уверены в этом, что едва не растерзали его на части.

— Ну еще бы, ведь все эти люди так дружноживут со своими женами! — сказал посетитель. — Ха-ха!