Сделав это замечание, мистер Миглз вновьобратился к истории Дойса. То была старая история, обычная история, всем хорошоизвестная и всем уже успевшая надоесть. О том, как после бесконечнойканцелярской возни и переписки, после бесчисленных оскорблений, грубостей иглупостей высокочтимые лорды издали постановление за номером три тысячичетыреста семьдесят два, коим преступнику дозволялось произвести некоторыеиспытания своего изобретения за собственный счет. Как означенные испытания былипроизведены в присутствии комиссии из шести членов, из которых двое былиподслеповаты и ничего не разглядели, двое глуховаты и ничего не расслышали,пятый хромал на обе ноги и не мог подойти близко, а шестой был набитый дурак иничего не понял. Как шли годы и продолжались оскорбления, грубости и глупости.Как, наконец, высокочтимые лорды издали постановление за номером пять тысяч стотри, по которому все дело передавалось в ведение Министерства Волокиты. КакМинистерство Волокиты, по истечении некоторого срока, взялось за это дело так,словно оно возникло только вчера и никому ничего о кем не известно; и как онотут же принялось его темнить, усложнять и запутывать. Как оскорбления, грубостии глупости стали множиться по таблице умножения. Как изобретение было посланона заключение трем Полипам и одному Чваннингу, которые ровно ничего в нем неразобрали, ровно ничего не способны были в нем разобрать и, не желая обременятьсвои мозги размышлениями о нем, доложили по начальству, что осуществить егоневозможно. Как Министерство Волокиты в постановлении за номером восемь тысячсемьсот сорок объявило, что «не видит оснований к пересмотру решения,вынесенного высокочтимыми лордами». Как потом оказалось, что высокочтимые лордыникакого решения не выносили, и тогда Министерство Волокиты положило дело подсукно. Как, наконец, сегодня утром состоялся решительный разговор с главойМинистерства Волокиты и как эта Медная Башка изрекла, что, в общем и целом,принимая во внимание все обстоятельства и учитывая различные точки зрения,приходится констатировать, что тут возможны два решения — либо покончить с этимделом и никогда больше к нему не возвращаться, либо начать его вновь с самогоначала.

— А тогда, — продолжал мистер Миглз, — я, какчеловек практический, тут же ухватил Дойса за шиворот и объявил, что таким, какон, бессовестным наглецам и нарушителям общественного спокойствия, здесь делатьнечего; да так и выволок его за шиворот из Министерства; чтобы даже швейцаруясно было, что я человек практический и разделяю официальную точку зрения наподобных субъектов. Вот вам и все!

Случись здесь давешний шустрый молодой Полип,он, пожалуй, откровенно объяснил бы им, что Министерство Волокиты поступило так,как ему и надлежит поступать. Дело полипов — присасываться к государственномукораблю и держаться за него как можно крепче. Чтобы навести на корабле чистотуи порядок и облегчить его ход, надо было бы прежде всего оторвать от негополипов; но оторвать их раз и навсегда не так-то легко; а если корабль,облепленный полипами, пойдет ко дну, так это уж его забота, а не их.

— Ну вот, — сказал мистер Миглз. — Теперь вамвсе известно о Дойсе. Могу только прибавить, как это для меня ни огорчительно,что даже сейчас вы едва ли услышите от него хоть слово жалобы.

— У вас, как видно, большой запас терпения, —заметил Кленнэм, не без любопытства глядя на Дойса. — терпения и кротости.

— Отнюдь нет, — отвечал изобретатель. — Небольше, чем у всякого другого.

— Черт возьми, во всяком случае больше, чем уменя! — вскричал мистер Миглз.

Дойс усмехнулся и сказал Кленнэму:

— Видите ли, для меня во всем этом нет ничегонового. В жизни то и дело приходится сталкиваться с подобными вещами. Мояучасть — не исключение. Со мной обошлись не хуже, чем со многими другими приподобных обстоятельствах — верней сказать, не хуже, чем со всеми другими.

— Откровенно говоря, не думаю, что на вашемместе я находил бы в этом утешение; но если вы находите — рад за вас.

— Поймите меня правильно, — возразил Дойс всетем же ровным, сдержанным тоном, устремив взгляд в пространство, словно длятого, чтобы измерить его глубину. — Я вовсе не хочу сказать, что таков законныйитог всех человеческих трудов и надежд; но как-то легче от того, что это неявилось неожиданностью.

Он говорил вполголоса, неторопливо иобдуманно, как часто говорят люди, имеющие дело с машинами и привыкшие всеточно рассчитывать и измерять. Эта манера разговора была также присуща ему, какгибкость большого пальца, или привычка то и дело сдвигать на затылок шляпу,словно рассматривая какое-то недоконченное творение своих рук и размышляя надего завершением.

— Обидно? — продолжал он, шагая по тенистойаллее между мистером Миглзом и Артуром Кленнэмом. — Да, разумеется, мне обидно.Горько? Да, разумеется, и горько тоже. Иначе и быть не могло. Но когда яговорю, что и с другими в таких случаях обходятся не лучше…

— В Англии, — вставил мистер Миглз.

— Ну, конечно же, речь идет об Англии. Когдапредлагаешь свое изобретение чужой стране, все складывается совсем по-другому.Оттого-то так много изобретателей уезжает за границу.

Мистер Миглз тем временем снова раскалился.

— Я хочу сказать вот что: не знаю почему, нотак уж заведено у нашего правительства. Слыхали вы, чтобы автор какого-нибудьпроекта или изобретения, обратясь в правительство, не натолкнулся бы нанеприступную стену, чтобы ему не чинили препятствий и затруднений?

— Пожалуй, не слыхал.

— А видели вы, чтобы правительство помоглокакому-нибудь полезному делу, сделало бы почин в каком-нибудь полезномпредприятии?

— На этот вопрос я отвечу, — вмешался мистерМиглз. — Я дольше прожил на свете, чем мой друг, и могу вам сказать: никогда!

— Но зато каждый из нас, — продолжализобретатель, — не раз мог убедиться, сколь оно усердно в своих стараниях какможно дольше и как можно больше отставать от жизни, и с каким упорствомзащищает то, что давно уже устарело и давно уже вытеснено из обихода новым иболее совершенным.

Тут все трое оказались единодушны.

— А поэтому, — со вздохом заключил Дойс, — также, как я наперед знаю, что произойдет с таким-то металлом при такой-тотемпературе и с таким-то веществом при таком-то давлении, я мог бы предвидеть,как поступят все эти высокочтимые лорды и джентльмены в случае, подобном моему.Имея память и соображение, вправе ли я удивляться тому, что судьба всех моихпредшественников постигла и меня? Не надо бы мне вовсе начинать это дело.Предостережений было достаточно.

Он спрягал свой футляр в карман и добавил,обращаясь к Артуру: