— Не первый год в прапорщиках, товарищ капитан. Если для галочки нужно, мы потерпим.

Что-то в линолеуме капитану не нравится, он наклоняется и отдирает кусок:

— Но под арестом все равно посидите. Когда все утихнет, тогда к работе и приступите.

— Нам бояться нечего, — Машка отколупывает ногтем кусок штукатурки.

Угробов сворачивает непонравившийся кусок линолеума в рулон, взваливает на плечо и, уходя, на всякий случай пугает:

— Как говорил мой наставник, майор Шевченко, я тебя, Баобабова, на работу принял, я же тебя, прапорщик, и уволю. Сидеть, ждать и не высовываться.

Провожаем взглядами капитана, который, пошатываясь, направляется к завхозу разбираться по поводу разодранного линолеума. Такая у него должность — со всякой грязью дело иметь.

В нашем кабинете, не сговариваясь, прилипаем к окну. Временное заключение на рабочем месте вызывает острое желание выйти на улицу, пройтись по городу, купить мороженое. Но угробовские приказы не обсуждаются.

За окном тот же пейзаж, что и всегда. Городская свалка перерабатывает многотонные горы мусора. Бульдозеры раскатывают по холмам из отходов. Бродячие собачки устраивают несанкционированные брачные ритуалы. Дворники близлежащих домов вывозят на оцинкованных детских тазиках продукты человеческой цивилизации.

— Туристы в космос летают, а на окраины прогресс не спешит, — комментирует Баобабова неблагодарный труд дворников. — Я два года назад, когда под прикрытием в банде дворников работала, предложила им тазики на колеса поставить. От детских использованных колясок. Производительность повышается в пять раз. Не оценили, сказали, что с жиру беснуюсь.

— Бывает. — Мне, признаться честно, житейские проблемы местных дворников неинтересны. Со своими бы разобраться. Того и гляди на улицы патрулировать пошлют или в архив, дырки в сданных делах сверлить.

Сажусь за свой стол. Лениво перебираю папки с входящими делами.

— Лесик, да брось ты текучку, — загадочно прищуривается Баобабова, присаживаясь на край стола. — У меня предложение, от которого не откажется ни один здравомыслящий старший лейтенант.

Машка вытаскивает из внутреннего кармана небольшую, с пол-ладони фляжку. На глазок определяю, вещь старинная, дорогая, объемом не более кофейной чашки.

— Во-первых, мы все еще на службе, а во-вторых, ты же знаешь…

— Знаю, Лесик. Я все про твои принципы знаю. Я тоже никогда и ни при каких обстоятельствах. Но сегодня особый день. Нервный. Оскорбительный, можно сказать. И мы, как сотрудники нервного и незаслуженно оскорбленного отдела, просто обязаны сгладить негативные моменты дня.

Еще не соглашаюсь, но уже не отказываюсь. В словах напарницы есть правильное зерно. Рассматриваю фляжку, пытаюсь ногтем выковырять блестящий камушек. Машка отбирает старинную вещь.

— Сломаешь. От прабабки досталась. А ей, в свою очередь, от ее прабабки. И никогда не открывалась. Потому что нужды не было. А вот сегодня есть она, нужда. Лесик, давай, а? В жизни все надо попробовать. Вон и в книжках все нормальные старшие лейтенанты постоянно напиваются, и в кино. Я в газете криминальной читала, что если опер не пьет, то милицейская среда выжмет его из себя по каплям. Ты посмотри вокруг. Чем мы хуже людей? Нажрутся всякой дряни и подвиги совершают.

— Я — ненормальный старший лейтенант.

Но Баобабова возражений не принимает. Зубами срывает с пробки сургучную печать, с трудом отвинчивает прикипевшую пробку. Параллельно рассказывает историю своего генеалогического древа.

— У меня все прабабки Баобабовыми были. Это У нас наследственное. И все Отчизне служили. Кто У барина в личной охране, кто в охранке царской, кто в ЧК нечисть по подвалам глушил. А я вот с тобой, Лесик, в “Подозрительной информации” молодость проживаю.

— Лысая была?

— Кто? — Машка чуть не роняет фляжку.

— Прабабка твоя. Тоже лысая? У вас же все наследственное.

— Лесик, только без далеко идущих размышлений. Не нравится моя прическа, так и скажи. Отращу волосы и буду, как все дуры, с патлами ходить. И каждый преступник, вступивший со мной в неравный и смертельный бой, будет иметь возможность намотать мои шелковые косы на свой преступный кулак, тем самым лишая меня возможности адекватно противодействовать. Ты этого хочешь?

Машка протягивает крышечку от фляжки, в которой накапано пять капель густой, подозрительной на вид красной жидкости.

— Пей, не морщись. Пять капель для старшего лейтенанта минимальная доза. Бальзам настоящий. Прабабка говорила — вода живая, заговоренная лучшими колдуньями девятнадцатого века.

— Которых сама прабабка потом и расстреливала по подвалам, — морщусь, размазывая по языку горькие капли.

— И фляжка заговоренная. — Баобабова не обращает внимания на мои замечания. — Смотри, видишь две вмятины? Натурально от пуль бандитских. Бронежилет, старый еще, не выдержал, а фляжка смогла. Веришь?

Киваю с жесточайшей верой в глазах. Баобабова довольна. Хватает меня за уши и крепко целует. В лоб целует, куда еще? У нас в отделе со всякими такими делами строго.

— Эх, Лешка, что я тебе сейчас скажу… — Машка становится серьезной. Набирает полный бронежилет воздуха, на секунду задерживается, чтобы погрозить закрытой двери пальцем, и горланит на весь кабинет: — Парней так много холостых. Ага-ага! На улицах Саратова…

— А помнишь, как мы с тобой в тайге медведя камнями пугали? — Ее лицо самостоятельно пристраивается на плечо напарника.

— …а не пугай меня, мама, не пугай!

— Малину нашу сожрал.

— Ягода-ма-ли-на!

— Нас с тобой ма-ни-ла! — Песня-то какая приятная.

Дальше вспоминаем хором и не очень стройно. Зато красиво.

— Между первой и второй?

Баобабова хихикает, обнимает меня, производя удушающий захват за шею, и говорит, что я, в каком-то отношении, даже нормальный старший лейтенант, и недрогнувшей рукой повторяет из фляжки.

— Анекдот слушай. Встречаются на пляже генерал и прапорщик…

— А генерал-то какой гад!

— …а прапорщик ему отвечает…

— А Угробов…

— Сволочи все, Лесик!

— Мафия крепко всех засосала!

— Ягода-ма-ли-на!..

— …Нас с собой ма-ни-ла.

Баобабова прижимает к губам палец, которым недавно грозилась двери, упирается лбом в мой лоб и, бешено сверкая зрачками, шепчет:

— Лешка! Что делает бесшабашный мужик и порядочная девушка, находясь под арестом в пустой и закрытой комнате? Давай, а?

— Я не буду больше угробовский пазл складывать. Не хочу!

— Ну, Лесик! Ради меня.

— У меня другие планы на сегодняшний вечер. Там еще осталась капелька прабабкиной отравы?