— Идиотка, форменная идиотка…

Зябликов, опасливо покосившись на охранников, сидящих рядком у стены, тронул навершие трости.

— Руки прочь! — рявкнула Квашнина, а мне сказала успокаивающе: — Бывает. Думаешь, беременную нашу барин уволок?

— Ему это зачем?

— Известное дело, в ней Степкин плод, из него тоже сосуд получиться может. Только выходит тогда, что с Крестовским у него не сладилось, значит…

Встретив ее взгляд, я едва заметно указала головой на дверь, приглашая на тайную беседу. Чародейка мне подмигнула и, кряхтя, стала подниматься из кресла.

— В уборную мне надобно. Гелюшка, деточка, сопроводи старуху. Нет, нет, подальше какую, дела у меня громкие, а тут господа мужеского пола, не хочется их слух оскорбить.

Мы вышли из спальни, я затолкала Фараонию в музыкальный салон, закрыла за нами двери и зашептала:

— Плохо все, очень плохо! И я в этом виновата, решила, что Крестовский меня при Мане для виду оставил, а это архиважно было. И что теперь? Некромант может прямо в Манькином животе овеществиться или родов ждать будет?

— Теоретически… — начала чародейка, но я ее перебила:

— Нам до рассвета Марию Гавриловну освободить надобно.

— Почему?

— Семен слабеет, — призналась я, доставая из-за ворота подвеску-оберег. — У нас в мокошьградском приказе у каждого такая штука на шее есть, через нее мы друг друга чуем.

— Сильный артефакт, — кивнула женщина. — Что делать будем?

— Маневрировать, Елизавета Афанасьевна, и вам за главный маневр отвечать.

— Какой еще маневр?

— Обманный. Во-первых, беременную нашу в логово барина потащили, я там же окажусь, отвлеку на себя внимание. Вы же тем временем… — Замолчав, я приоткрыла дверь, проверяя, не подслушивают ли нас.

— Сама в усадьбу поедешь? — спросила чародейка.

— Если просто поеду, не сработает. Была я в той усадьбе, развалины. Логово на каком-то другом пространственном уровне обустроено, мне туда не пробраться. Надо сделать так, чтоб меня в плен забрали. Тут нам Зябликов пригодится, я его спровоцирую, чтоб он активничать начал. Пусть меня в логово затащат, а я оттуда придумаю, как вас впустить.

— Ты, Попович, воображаешь, что старуха малосильная супротив некроманта выстоит?

— Во-первых, не кокетничайте, я, может, и не чародейка ни разу, но ваши способности разглядеть способна. Во-вторых… — подняв перед лицом правую руку, я пошевелила пальцами. — Мы с господином Волковым обручены, стало быть, на правах невесты я вполне могу его тросточку позаимствовать. Оружие будет у меня, вы же его направите и усилите.

— Ну, положим…

— Не возражайте сразу, скажите, если вот все одно к одному сложилось, хтонь только-только в человеческое тело переползла, можно ее артефактом Ордена Мерлина упокоить?

— Можно, — вздохнула Квашнина, — только Семена ты тоже убьешь.

— Не Семена, — улыбнулась я, торжествуя. — Вы до рассвета господина Блохина эксгумируете и привезете его в проклятую усадьбу Теодора Попова.

— Однако, — хмыкнула Фараония, — если все, как ты придумала, получится, Крестовский тебя наградами с ног до головы осыплет.

— Не осыплет. Сердиться будет ужасно, из приказа выгонит.

— Почему?

— Потому что, Елизавета Афанасьевна, своими действиями я все местные делишки обнародую, и общество поймет, какую опасность чародеи у власти для него представляют. Не того Семен Аристархович хотел. Он самопожертвоваться желал, беду от города отвести, и чтоб потом коллеги из столицы потихоньку все здесь зачистили. И не отправь он меня в Крыжовень для следствия, а явись сам, все так бы и случилось.

— А ты…

— Я к политике отношения не имею, только о законе пекусь и о справедливости.

Торжественность изреченных слов вызвала целую армию мурашек на моей слегка взмокшей от тепла спине. И пауза получилась в конце такая, как надо, даже нарушать ее не хотелось, но пришлось.

— Так что, госпожа Квашнина, поможете мне?

— Помогу, — вздохнула чародейка и сдернула со своего пальца перстень. — Держи, это артефакт, навроде твоего приказного оберега, по нему я тебя разыскать смогу.

На себя я перстень не надела, спрятала в кармашек мундира, не хватало еще, чтоб у меня артефакт полезный раньше времени отобрали. Фараония продолжала деловито:

— Двух бобруйских охранников возьму, пусть лопатами помашут, трость тоже прихвачу, на рассвете буду у развалин.

— Обождите, пока я Герочку отсюда уведу, чтоб планов наших он не прознал.

— Разумеется.

— Еще одно: я так уверенно пристава откопать предложила, это вам не опасно будет?

— Нисколько. Думаешь, почему покойник во снах многим являлся, не тревожить просил? Кто угодно его переместить мог.

— Перфектно. Тогда приступим. Я сейчас сбегу, вы в спальню вернетесь, изобразите удивление моим отсутствием. Зябликов непременно за мною устремится.

Расцеловав меня троекратно на прощанье, Фараония потихоньку пошла разыгрывать представление, я же юркнула в библиотеку и покинула этаж через тайный ход. Игра началась.

Убегать пешком было скучно, экипаж я решила оставить Квашниной, а воспользоваться клячей Зябликова опасалась из-за узости юбки, так что скучала.

Ничего не упустила? Все ниточки подвязала? Вроде да. Если бы еще Зорин с Мамаевым здесь со мной были, вообще бы не волновалась. Но они, наверное, моего простого шифра не разгадали. Я ведь не многослойные арканы на телеграмму накладывала, чего, впрочем, никакой, даже самый великий чародей, не смог бы, я всего лишь составила послание сплошь из слов, в которых «е» было. В берендийской грамматике звук «е» может двумя вариантами изображаться, как обычной «е», так и «ятем», что где стоит, гимназистам зазубривать приходится. Я же, прикинувшись дурочкой, во все слова «яти» напихала, даже в подпись-фамилию. Мой оберег именно эту буковку изображал, он в прошлой жизни в самописце служебном трудился. Предполагалось, что коллеги, удивившись обилию «ятей», поймут, что я на помощь их призываю. Но, наверное, телеграфист ошибки исправил и тем самым планы мои разрушил. Ну и ладно, хороша бы была надворный советник Попович, если бы только на других полагалась.

А я хороша? Разумеется, до крайней даже степени. Хотя ни наград, ни почету мне от этого не будет. Потому что в политику нос сунула, тут хотя бы не оторвали, как Варваре той пресловутой, а только прищемили. Я ведь правду Квашниной сказала про чародея Крестовского и планы его. Чародеев в Берендийской империи меньшинство, а с меньшинствами, только повод дай — возмущения общественные, драки стенка на стенку. После слушания сенатские, монарший указ, и опля — черта оседлости, за которую заступать не смей, ежели ты того самого меньшинства представитель. Проходили уже за вековую нашу историю. Семен по-своему прав, как только информация про художества Блохина в уездном городишке получит широкую огласку, чародеям непросто придется. Но это только по-своему, более общо, умолчание есть преступление, и чиновники полиции его совершать не должны. Его превосходительству придется решить для себя, кто он изначально, по сути — подданный или волшбун великий. А я так скажу: он попервости чиновник, а потом все прочее, иначе пусть от должности отказывается и в имение отправляется, колдовать на природе.