Проконтролировать поток денег невозможно. Вернер, я, Денис – все мы прекрасно понимаем, что часть воды задерживается на берегах: подворовывают официанты, бармены, стриптизерши. Но этого не избежать. В любом заведении так. Нас немного выручает репутация Вернера. Персонал ворует по-божески, с оглядкой.

Того же стиля придерживаюсь и я, отщипывая от «Гетто» не более десятки в месяц.

Путь номер два: бодяжить стафф. Не сильно. Чтобы в результате не получилась совсем уж шняга. Чем-нибудь безвредным. Я, например, пользую для таких целей измельченный в порошок димедрол. Даже если добавлять одну двадцатую часть, с нашими объемами выходит существенный недельный приработок. Я подозреваю, что чем-то таким может баловаться и Крот, поэтому особо не наглею. Я вышел на норму в десять граммов ежедневно. Чем выше объем, тем сложнее контроль. Расхождения в десять граммов никто не заметит. Иногда я на пару недель умолкаю – чтобы потом отщипнуть сразу втрое, создать цикличность колебаний. Так меньше бросается в глаза.

Со сбытом проблем не возникает – помогает знание улицы и связи, наработанные за полгода в бизнесе, когда мы торговали сами. По одному я выцепляю нескольких торчков и привязываю их к себе – подарком, разговором, отношением. Выбираю тех, кто в свободном полете, не в районном или общеторчковом движении. Таких, чье слово ничего не весит против моего. Продаю им не всегда, а периодически, поддаваясь на уговоры. Пытаюсь предстать в их глазах не регулярным торговцем, а человеком, у которого есть и который продает из жалости и хорошего отношения. В случае, если это вылезет наружу, я всегда могу сказать Денису, что продаю из общака и веду учет – просто забыл донести деньги.

Таких товарищей у меня примерно десяток – Гуня с третьего микрорайона, Ролик и Фальстарт со Штеровки, Миня и Толик из центра, Фокстрот, Кепка и Штек с негритянских. В пятаках я не торгую принципиально.

Погореть очень легко. Для этого достаточно расслабиться и поверить в себя. Нельзя! Если уж ввязался в такое дело, следует постоянно быть на стреме. Несколько простых правил. Всегда подчищай за собой. Никаких записей, никаких подсчетов. Все в голове. Никогда не успокаивайся и не действуй по проверенной схеме. Бери то мало, то много, пропускай дни, избегай соблазна взять больше – создавай путаницу, нарушай цикличность, входи в одинаковую фазу с хаотичным движением жизни, в которой любая упорядоченность выглядит фальшивой и сразу бросается в глаза.

Деньги рассредоточены по депозитным счетам в десятке банков – местных и московских. Часть денег я бросаю на пифы, чтобы они работали, пока мы здесь.

По моим оценкам, нам требуется около года, чтобы собрать необходимую сумму – учитывая как мой заработок, так и приработку.

Когда я только начал, Симка, роясь на даче в вещах родителей, нашла старый неиспользованный настенный календарь. Я таких давно не видел – триста шестьдесят пять маленьких листочков на серой некачественной бумаге с черно-белой печатью.

Я повесил календарик над нашей кроватью, и каждое утро начинается теперь с того, что я выдергиваю и сжигаю в пепельнице листок. В день, когда я сожгу последний, мы свалим из этой страны.

Симка спросила, зачем мне календарик, всего один раз, когда я его вешал. Сюрприз, ответил я. Когда будет можно, я тебе скажу.

Сегодня, едва проснувшись, я посмотрел на изрядно похудевший календарь.

– Половина, – сказала Симка чуть хриплым со сна голосом, словно угадав мои мысли, – я вчера пересчитала от нефиг делать.

– Уже меньше. – Я сорвал листок, и через мгновение язычок огня зажигалки вначале хищно лизнул, но тут же бросился пожирать прозрачную бумажную плоть.

Сложно жить с мозгом, разделенным на две части. Одна занимается работой, вторая прикидывает, как на этой работе спиздить, чтобы не спалили.

Но все равно спалят. Любой, кто ворует, должен быть к этому готов. Как ни перекрывайся, как ни перестраховывайся – рано или поздно сработает какая-то мелочь, не предусмотренная тобой деталь и тебя выкупят. Поэтому надо не жадничать и уметь вовремя уйти.

Сегодня днем, перед тем как поехать в клуб, я сбрасываю два пакета по десять граммов Гуне. Это парень моего возраста, увлекающийся дэс-металлом и прочей готической херней. Черные волосы забраны сзади в хвост, брови проколоты колечками пирсинга, а кожаные штаны скрипят, стоит ему поменять положение ног.

Гуня рассказывает, что вчера на торч-хате двинул кони от овердоза его одноклассник, Циркуль. Грамм в рыло – и отъехал. Сразу после ремиссии. Я его тоже вроде бы знал. Гуня забивает косяк и предлагает помянуть Циркуля прямо здесь, в моей машине.

Я соглашаюсь. Есть чувство, что Гуне чем-то хочется поделиться, какая-то мысль рвется из него наружу и он должен вылить ее прямо сейчас. Я не ошибаюсь.

– Прикинь, я его перед этим лет восемь вообще не видел, не знал, что он, как он. А вчера увидел уже мертвого. Пришел на торч-хату, они там перепуганные все. Уже и кипяток ему в вену лили, и морду исколотили всю – поздно, мотор заглох.

– Что сделали?

– Как обычно. Подождали темноты, в ковер – и на пожарку. Там бросили на этаже, рядом инсулинок набросали, одну прямо в вену воткнули. Позвонили с автомата в «скорую» – тетенька, на старой пожарке наркоман мертвый.

– Ну, с другой стороны, никто же ему геры в вену не заправлял. Сам хотел.

– С этим Циркулем… Блин, у меня с ним история такая была. В четвертом, что ли, классе… Пизжу, в пятом… – Гуня пытается выторговать у судьбы крохи, цепляясь за ничего не значащие подробности, но потом ныряет в ледяную воду стыдного воспоминания, сразу переходя к сути: – Он тормоз был. Реальный. Его в спецшколу хотели перевести, для тормознутых, но для них он слишком хорош был. Теперь понимаешь, да, кем он был в обычной школе? Нет, мы его не шугали, не обижали особо. Но дружить с ним никто не хотел. Его как-то неосознанно бойкотировали. Если он, к примеру, пристраивался в круг, в то время как кто-то рассказывал анекдот, ему сразу бросали – Циркуль, ты чего здесь делаешь? Вали отсюда давай – и только после этого возвращались к анекдоту.

Бедный Циркуль. Перед его детством меркли и казались пустяковыми мои собственные проблемы с лишним весом и батей, работающим на мусорке.

– Ну, теперь собственно история, – переходит Гуня к грустной части. Он вытаскивает сигарету, зачем-то нюхает ее, закуривает и пускает кольца, стараясь попасть новым в предыдущее – в общем, опять оттягивает время. -Он вдвоем жил с матушкой. Отец то ли погиб, то ли бросил их, хэзэ короче. Как-то подходит ко мне на перемене и говорит – мы в другую квартиру переезжаем, в вашем доме. Ну, я отвечаю, счастлив, типа, но мне-то что? И уже тогда почувствовал – в друзья набивается. А он улыбнулся так – ничего, и тут звонок нас спас. Вечером прихожу домой – смотрю, на кухне с матерью какая-то тетка сидит. Худая такая: и похожа на кого-то, не могу понять на кого. Матушка говорит а это тетя Валя Циркунова, хотела с тобой поговорить. Блин, Циркунов – это же Циркуля фамилия.