Сначала взволнованных посетителей не хотели впускать из-за их дикого растрепанного вида, но Галина с помощью симпатичной цветной купюры уломала медсестру, и та даже сообщила, в какой палате лежит больная.

У дверей палаты стояло кресло, и в нем сидел Лозоход-старший.

— Отец, ну что?

— Состояние стабильное, но в сознание она пока не пришла. Молодцы, что навестили, но в палату к ней нам рано. Я вот сижу, дежурю. А вы что это так одеты?

— Да нас ограбили.

— А, ну да, да. Это не смертельно. Галина, вот возьми денег, пусть они по магазинам пройдутся. Но сначала в милицию заявите.

Они так и сделали. В милиции их заявление приняли с большим сочувствием, но сказали, что дело это глухое, потому что эти гномы страсть как хитры и опытны в воровских штучках.

Заодно зашли в телефонную компанию — попросили прислать рабочих починить обрыв сети.

В торговом центре наши герои купили себе одежду на первое время, а в продовольственном супермаркете — гору продуктов, хотя Галина предложила пожить у нее.

— Нет, — отказался Павел. — Должны же мы хоть когда-то становиться самостоятельными.

Тогда Галина довезла их до загородного дома; несмотря на все заверения и уговоры, оставила у Лозоход свой "форд", а сама зашагала к своему дому по снежной целине. Валенки и тулупы она тоже оставила ребятам.

И вот молодожены остались в одиночестве в ранних декабрьских сумерках. И вдруг заплакали и прижались друг к другу, как дети, застигнутые грозой. Павел не знал, о чем плакала Инна, может, об утрате бриллиантового колье, но он плакал о том, что мать его в больнице, а Лена, Лена вообще неизвестно где, в каком-то богом забытом городке под названием Оро.

Наконец они успокоились. Заперли покрепче двери, и Инна приготовила обед, или, скорее, ранний ужин. При этом она успевала успокаивать Павла, что, мол, инсульт болезнь хоть и тяжелая, но все же лучше, чем рак.

Павел соглашался с Инной, но все равно беспокоился.

Поев, они решили, что могут позволить себе бутылку вина. Бар, слава богу, эти мошенники не обчистили, так что нашлось вполне приличное мерло.

Павел налил себе бокал, а Инне плеснул на донышко — нельзя вредить детям алкоголем.

— Наконец-то этот жуткий день закончился, — сказала Инна, усаживаясь перед телевизором смотреть девятичасовые новости.

Павел кивнул. И тут им в дверь позвонили.

— Инна, иди наверх, я сам открою, — сказал Павел.

Открыл дверь и обомлел. На пороге образовалась чуть ли не целая процессия.

Впереди стояли гномы Исидор и Эльза, закованные в наручники. Следом стояли милиционеры, державшие в руках знакомые сумки и чемоданы. А неподалеку еще и виднелся "фиат", угнанный злоумышленниками. И все это — в блеске алых и синих всполохов маячков на патрульных машинах.

— Это они? — спросил милиционер, указывая на Эльза и Исидора.

— Они! И вещи наши.

— Тогда пройдемте в дом для оформления протокола.

Протокол оформили очень быстро.

Из своей комнаты сверху спустилась Инна и гневно посмотрела на гномов-злоумышленников:

— Я должна проверить, все ли цело.

— Всё уже просмотрели и составили опись. Вроде бы все цело, даже бриллиантовое колье на месте.

— Как вы их обнаружили? — спросил Павел.

— По вашей же наводке. Вы все очень хорошо описали. И к тому же, когда эти гномы появились у супермаркета, нагруженные похищенным добром, в чемоданах сработала сигнализация.

— Но у нас нет…

— Есть сигнализация! — перебил Инну Павел. — Ведьмовская. Ее на наши чемоданы на всякий случай сама Дарья Белинская навесила.

— Вот она-то и сработала. Шум поднялся страшный. А эти двое с чемоданами приклеились к земле и ступить шагу не могут. Вот мы и повязали их, голубчиков.

Наконец задержанных увели. Инна закатила машину в гараж и сказала:

— Вот теперь-то я точно не усну! Буду разбирать чемоданы.

— Я помогу. — Павел надеялся, что эта рутинная работа поможет ему хоть ненадолго отвлечься от мыслей о матери и ее болезни.

Прошло несколько дней…

Мать Павла выписали из больницы, и она уже могла передвигаться по дому без посторонней помощи.

— Я должна присутствовать на коронации собственного сына, — твердо заявила она.

Уже всюду торговали елками, а Павел и Инна подписывали десятки приглашений на коронацию принца Павла, которая состоится в ночь с тридцать первого декабря на первое января в праздничном павильоне Щедровской Общины оборотней.

Инна решила, что наденет платье, в котором была на второй день свадьбы, а Павел решил ограничиться той самой визиткой.

И вот наконец настал день коронации. Точнее, ночь коронации. Все гости подняли бокалы с шампанским, слушая речь Президента, а когда начали бить куранты, все с криками "гип-гип-ура!" выпили за нового принца Щедровской Общины и его принцессу. Павлу и Инне надели на головы тонкие золотые обручи, украшенные бриллиантами. Было много тостов, восхвалений и даже одна небольшая пьяная драчка, которую быстро утихомирили.

После новогодних праздников мать Павла уехала в санаторий — проходить курс реабилитации, а Инну положили на сохранение. Она плакала и не хотела расставаться с Павлом, и Павел пообещал ходить к ней каждый день. Стояли крепкие морозы, но Павел их не замечал. Он всерьез опасался за Инну и детей. Ведь это его дети!

И еще Павла беспокоила одна мысль. Он не знал, как с этим лучше подойти к отцу, и в конце концов решился:

— Отец, я давно хотел тебя спросить…

— Я слушаю, сынок.

— Может, говорить об этом бестактно, но я хочу знать: на какие деньги вы смогли купить нам с Инной этот шикарный коттедж? Ведь и он сам, и обстановка, и машина тянут на… миллионы.

— Что ж, теперь ты принц, ты вправе знать. Каждый принц Щедровской Общины получает право на владение Пурпурным Аграфом, ты это знаешь. Я оказался подлецом, сын. Я заложил твое право на Аграф — главную святыню и ценность волков.

— Кому? Кому ты его заложил?

— Первому Щедровскому банку. Но я выкуплю его, обещаю.

— Нет, отец, выкупать придется мне. Ты знаешь существо по имени Шредер?

— Темный ангел пустыни… — прошептал отец. — О нем наслышан всякий волк.

— Так вот. Этот темный ангел потребовал от меня, чтобы я не просто передал ему право на владение, но нашел и отдал сам Пурпурный Аграф.

— Мы сумеем выкупить право, но искать Аграф, для того чтобы отдать его Шредеру…

— Если я не сделаю этого, могут пострадать дорогие мне существа. Я не хочу, чтобы Шредер убил вас, или Инну, или детей.