«Зимнего курорта» девушка была несколько удивлена, когда я спросила ее о лучшей компании по прокату автомобилей. Видимо, большинство туристов либо останавливаются на курорте, либо ездят на заранее спланированные экскурсии, но она дала контакты.

Филипп сел за руль. Оказалось, что он уже ездил по левой стороне дороги, когда был в Англии по работе, и я с радостью позволила ему сесть за руль.

— Но за карту отвечаешь ты, — говорит он мне, направляя машину с парковки агентства по прокату автомобилей на оживленную главную улицу Хоултауна.

— Знаешь, — говорю я, когда мы останавливаемся на перекрестке, — это, наверное, самый дикий поступок за все время нашего путешествия.

Он нежно стучит пальцами по рулю. Машина больше, чем нам нужно, но в прокатной компании была только одна с автоматической коробкой передач. Ездить на машине с механикой и по левой стороне дороги было более азартно, чем Филипп был готов сделать.

— Я бы сказал, что поездка на заброшенный пляж, чтобы посмотреть, как вылупляются черепахи посреди ночи, была в меру дикой, — говорит он. — Не говоря уже о поездке на фургоне на рыбный рынок.

Я бросаю взгляд на Филиппа, гадая, вспоминает ли он то же самое, что и я. Меня, сидящую у него на коленях. Он смотрит в мою сторону, и по его лицу медленно расползается улыбка.

— Ну, в каком-то смысле это было хорошо, — говорю я.

— Определенно. Я не жалуюсь.

Я провожу пальцами по своему обнаженному бедру. Сегодня я выбрала довольно короткий сарафан: светло-голубой с оборчатыми рукавами.

Мы не целовались с бассейна два дня назад. Как будто он отдал мне все удовольствие, а себе решил ничего не брать, и я не могу понять, почему.

Филипп прочищает горло.

— Сначала в центр дикой природы?

— Да. Всего двадцать минут езды.

— Замечательно.

Я прислоняюсь головой к сиденью и смотрю, как вокруг нас разворачивается пейзаж. Проходит совсем немного времени, и пейзаж превращается в поле для гольфа, а затем в поля сахарного тростника. Извилистая дорога быстро проносит нас через деревни. Остров действительно маленький, красивый и так не похож на те места, где я когда-либо бывала.

Я скрещиваю лодыжки на просторном пассажирском сиденье.

— Давай поиграем в забавную игру с фактами.

— Давай не будем, — говорит Филипп.

— Мои ученики любят эту игру.

— Не сомневаюсь, но нам не пять.

— Ты хочешь сказать, что не любишь забавные факты? Потому что я тебе не верю. Мне кажется, в свободное время ты смотришь много документальных фильмов о войнах и мертвых президентах. Не так ли?

Он снова постукивает пальцами по рулю.

— Возможно, я смотрел пару документальных фильмов о Кеннеди.

— Это значит, что ты любишь бесполезные факты.

— История нашего политического руководства не бесполезна.

Я торжествующе ухмыляюсь.

— А теперь ты защищаешь свои бесполезные факты, что означает, что ты считаешь их забавными. Видишь? Я знала, что это тебе понравится. Это правильное сочетание умности и глупости.

Он качает головой, но сдается.

— Отлично. Скажи мне первый факт.

— Хорошо, — говорю я и скрещиваю руки на груди. Это должен быть хороший вариант, чтобы начать игру с чистого листа. Я перебираю в голове все возможные варианты.

— Ну? — спрашивает он.

— Я думаю! Я должна сделать первый факт очень хорошим.

— Правда?

— Да, если я хочу выиграть.

— Ты можешь выиграть в этой игре? — спрашивает он. — Теперь мне интересно.

— Я знала, что тебе будет интересно. Ладно, а ты знаешь, что в фильме роль Бэйба сыграли сорок восемь разных поросят?

На водительском сиденье царит полная тишина.

— Ну же, — говорю я. — Фильм о поросенке, который пасет овец?

— Я помню его. Смутно. Кажется, мы с сестрой смотрели его два десятка лет назад, — говорит он и качает головой. — Сорок восемь поросят? Это кажется… чрезмерным.

— Ну, поросята росли так быстро, что уже через неделю были слишком велики для роли.

Он фыркнул.

— Ничего себе.

— Да. Твоя очередь.

— У меня нет в рукаве случайных фактов о поросятах, — говорит тридцатидвухлетний серьезный адвокат из Чикаго. — Просто чтобы ты знала.

— Обещаю, я скрою свое разочарование.

— Спасибо, — говорит он. — Отлично. Итак, ты знаешь о высадке на Луну?

— Я слышала об этом, — говорю я.

— Рад слышать, что наша система образования тебя не подвела. Ну да, два человека спустились на Луну. Третий остался на орбите.

— Майкл Коллинз?

Филипп бросает на меня взгляд.

— Да, именно так. Ты знаешь об этом?

— Может быть? Но продолжай. Кроме того, ты определенно ботаник в области научной документалистики.

— Он проводил часы в одиночестве на орбите. И каждый раз, когда он облетал дальнюю сторону Луны, его радиосвязь с Землей прерывалась. Он даже не мог ее видеть. Позже его назвали "самым одиноким человеком в истории", потому что в течение сорока семи минут каждого лунного оборота он был самым далеким от Земли человеком и более одиноким, чем кто-либо из когда-либо живших. Был только он и космос.

Я вздрогнула.

— Ого.

— Да.

— Ты часто об этом думаешь?

— Что значит «часто»? — спрашивает Филипп с полусмехом. — Иногда такой уровень полного одиночества кажется привлекательным.

— Я даже не могу себе этого представить.

— Очень немногие из нас могут, я думаю. Твоя очередь.

— Ну… король Англии владеет всеми лебедями в стране.

— Владеет?

— Технически говоря, да. Так что если ты когда-нибудь надумаешь переманить одного из них, берегись.

— Вот и все мои летние планы.

— Я знаю, это настоящий облом.

Он притормаживает на перекрестке, и мне приходится вспомнить, как нас вести. Проходит целых пять минут, прежде чем игра возобновляется, а курс корректируется.

— Я заметил, — говорит он, — что все твои факты связаны с животными.

— Ну, мы направляемся в центр дикой природы, так что это вполне уместно.

— Мне стоит поднапрячься. Итак… ладно. Ты просила случайные факты, верно?

— Давай.

— Член утки имеет форму штопора, — говорит он.

— Что? Не может быть.

— Это стопроцентная правда.

— Откуда, черт возьми, ты это знаешь?

— Это был забавный факт для моего друга в колледже. Он постоянно рассказывал его на вечеринках.

— Надеюсь, факт?

Филипп смеется.

— Да, факт.

Я тоже хихикаю.

— Должно быть, он пользовался бешеной популярностью.

— О, он был настоящим любимцем публики, — говорит Филипп.

— Штопор. О Боже, я даже не могу… — Я снова вздрагиваю, на этот раз от дискомфорта. — Бедные самки.

— Может, это и не так плохо, если это все, что ты знаешь, — говорит он. Затем он снова смеется. Это полноценный смех, и он наполняет машину, согревая воздух между нами. — Я не могу поверить в то, что мы с тобой разговариваем об этом.

— Это ты заговорил об интимной анатомии утки, — говорю я,