Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понял.
– Начинай убирать свое барахло.
Конечно, что-то придется убрать самому, не беда. Ковры на полу узорные, дорогие, шторы хорошо защищают от солнца, софа новая. Спален хватает, с обратной стороны теневая терраса, вид на сад – просто отлично.
Атура бегал по квартире, не замечая гостя, в его мозгах вели обратный отсчет минуты.
Дварт, чтобы не мешать, покинул квартиру, спустился вниз по лестнице, встал у входа в парадную, прикрытую лианами свисающих почти до земли розовых цветов.
Пахло летом; висел над головой безбрежный небесный океан, журчал, освежая слух, неугомонный фонтан.
Нордейл.
Его поход занял меньше часа – сорок три минуты. Портал обратно он пробил прямо из Каталоны.
Эра, свернувшись на диване, как была во влажной одежде, так и уснула – самый лучший для нее сейчас исход. Бесценные минуты покоя. Ее сон он углубил максимально, чтобы не проснулась «при транспортировке». Перед тем, как взять на руки, почему-то долго сидел рядом, просто смотрел.
Бледные щеки, морщинка меж бровей.
Сейчас он ее «убийца» в прямом смысле, ее мучитель. В будущем – ее мужчина.
Хрупкая, как котенок, и сильная, как вечный двигатель. С загадочной сутью Мены внутри, которая однажды обволокла его так, как не обнимали руки властной матери, лишившейся к нему теплых чувств, когда стало ясно, что семилетнего Ментора своей воле не подчинить. Ничего, у нее в «рабстве» остались два более покладистых брата.
Эра выбрала просто любить, просто доверять.
За ее доверие он отплатит своим.
* * *
Эра. Литайя.
(Aviators – Endgame)
Я проснулась, будто от удара в живот. Сложилась пополам и захрипела еще до того, как открыла глаза, от болевого шока перевернулась на бок (полагая, что упрусь коленями в стену), но не рассчитала – диван оказался чужим, я рухнула на пол.
Ко мне прыгнул Кайд.
– Не подходи! – рычала я раненым тигром. – Не подходи!
Это все он, из-за него…
– Не трогай меня…
Он не тронул.
Смотрел, как я корчусь на полу, держал себя в узде, пока я силилась отдышаться. После попыталась подняться и вдруг поняла, что не чувствую ног.
– Ноги… Мои ноги…
И почти сразу воспарила – Дварт оторвал меня, бессильный куль с картошкой, от незнакомого узорного ковра и водрузил обратно на диван. В глазах жгучие слезы, дышать тяжело. Почти сразу же на горло легла его рука – горячая и холодная одновременно.
Что с моими конечностями? Когда закончится чертова боль?
Из горла хрип, пульс зашкаливает.
– Тихо… – голос в уши, – тихо, полежи… Сейчас пройдет.
Спустя несколько минут я дышала самостоятельно, канат в животе раскрутился – отпустило. Вот только настроение испортилось необратимо, а ведь и так было не ахти.
– Тебе нужно поесть.
Поесть…
Еда – это что-то далекое, из другого мира. Квартира вокруг чужая, воздух жаркий; стены светло-желтые, углы арочного прохода скругленные. Где мы? Точно, в Каталоне…
– Я принесу.
– Нет. Я сама.
Я умею ходить. Я все еще умею делать сама.
Дварт провожал меня цепким, как у питона, взглядом. И я была уверена, что видит он не мою фигуру, а набор взаимодействующих микросхем, кодов и команд, конфликтующих между собой.
Я смогу, я доползу. Осталось найти кухню.
На столе в вазе горкой лежали фрукты: виноград, груши, яблоки. Их не хотелось. После выпитой воды, стекшей вниз по горлу ручьем из ледника, хотелось чего-то существенного – мяса, например. И в бумажный пакет, принесенный из соседней булочной, я ввинтилась буром. По запаху, как собака, отыскала учари – хрустящие конвертики из теста с ароматной мясной начинкой, – впилась в них зубами, принялась яростно жевать.
И чуть не расплакалась.
Вкус был «зеленым». Я не могла этого объяснить. Раньше он мог быть сладким, кислым, горьким, соленым, а теперь он был «зеленым». Жевать выходило с трудом. Мир вокруг вибрировал и дрожал, как пустынное марево, но ступни пробирал ледяной холод, ладони тряслись. Я знала, что в Каталоне жарко – в ней всегда было жарко, – но я мерзла.
Тесто – набор химикатов с кристаллической решеткой, мясо – нечто салатное с фиолетовой примесью. Я обрастала иллюзиями, как ширнувшийся наркоман.
И все равно ела. Давилась, запивала безвкусные куски «пакли» водой, глотала, откусывала еще. Голод в моем состоянии не помощник, скорее, усугубитель проблем, которых и без того хватало.
(Becky Shaheen – The Open)
Жизнь превратилась в сидение на бомбе с часовым механизмом. Никогда не знаешь, когда скрутит очередной приступ, когда пронзит с макушки до пят спазм, когда в очередной раз откажут легкие. О хорошем настроении речи больше не шло, о расслаблении тоже… Один-единственный, как тусклый полярный день, стресс длиною в маленькую жизнь.
Терраса с обратной стороны оказалась массивной и широкой, стелющийся сразу за домом сад – пышным и сочным, как юбка матерой танцовщицы. Но сквозь деревья мне виделась потрескавшаяся выжженная земля – все то же марево, наложение друг на друга двух миров, и неясно, какой настоящий. Оставалось надеяться, что бред однажды рассеется. И согреться бы…
Когда рядом неслышно встал Кайд, я силилась понять, что делать с плохим настроением, которое омывало меня, словно море. Раздражение, беспричинная злость, желчь… Хотя, почему беспричинная? Вот она, причина, стоит слева…
Дварт, в отличие от остального мира, не дрожал и не вибрировал, оставался стабильным островом в центре молекулярного хаоса.
«Красиво здесь!» – так надо было сказать? Так сказала бы нормальная Эра, я же, более не доверяющая больному сознанию, силилась унять разложение реальности на составляющие.
– Надо наслаждаться, да? – спросила хрипло. – Тепло, вокруг сады, птичий гомон… Но я больше не наслаждаюсь. Разучилась.
– Все вернется, Эра.
Со мной разговаривали, как с пациентом психбольницы, очень ровно, спокойно.
– Ты уверен?
– Уверен.
Кем он был на самом деле? Наваждением, влившим в меня порцию такого яда, что мир расслоился? Текучей смесью с видом «под человека», инородной субстанцией с другой планеты, своего рода монстром?
Голова отказывалась мыслить «прямо», только криво, почему-то в темноту.
– Скажи, а я могла тогда… тебя стереть?
Не знаю, зачем спросила, поддалась горечи.
– В теории? Могла.