стороне груди у меня Сталин наколот, а на другой – Ленин! Она же сразу поймет, кто я такой.

– И как же ты выкрутился?

– Сказал, что по уставу не положено, могу снять только галифе и кальсоны. И она тут говорит: «Если ты не хочешь, тогда я сама разденусь, уж больно в хате сильно жарко».

– А ты что? – во всю ширь улыбался Жиган, увлеченный рассказом.

– Спрашиваю: «А ты не стесняешься?» А она мне говорит: «Стесняются только те, у кого что-то не в порядке. А я баба справная и в теле. И грудь у меня есть, и все остальное. Можешь проверить». Когда она в исподнем осталась… Короче, не выдержал я, так ее приголубил, что она от счастья кричать стала. Думал, что на соседней улице услышат… Ничего, обошлось. Только собака в соседнем доме два раза тявкнула, а потом затихла. С пониманием оказалась…

– Значит, ты ее прямо в гимнастерке оприходовал? О дает, шельмец! – воскликнул Жиган. – Мы тут без баб киснем, а он их в селе охаживает!

– А по деньгам что? – спросил Свояк.

Чиграш широко и добродушно улыбался.

– Деньги мне совала. Говорит: «Я баба небедная. Глядишь, может, в следующий раз еще ко мне заскочишь, когда времени поболее будет. А то среди мужиков одни инвалиды остались».

– Я тебя не про эти деньги спрашиваю, – усмехнулся Свояк. – Узнал, где в селе зарплату колхозников хранят? Какая там сумма? Кто охраняет?

– Узнал. Как раз сейчас выплата идет. Гроши обычно в сельсовет привозят, в сейфе хранят. Когда я проходил, там очередь выстроилась. Лиза сказала, что на всех не хватит и…

– Так, значит, ее Лизонька зовут? – заулыбался Жиган. – Вот молодчик! Его послали узнать, где хрусты лежат, а он все по бабам шарит! Так, может, мы к ней сватов зашлем? Что скажешь, Свояк?

– Хватит зубоскалить, – оборвал главарь. – О серьезных вещах перетираем. Когда в следующий раз деньги должны подвести?

– Обещали, что завтра днем. Охранять сельсовет будет милиционер с винтовкой.

– Охранник тебя видел?

– Нет.

– Известно, какая сумма?

– Лиза сказала, что около ста косарей.

– Вот оно как… Хорошая сумма, – одобрительно кивнул Свояк. – Обидно будет, если такие гроши мимо нас пройдут. Подойдем к конторе завтра, когда стемнеет. Сделаем все по-тихому и слиняем. – Посмотрев на Чиграша, стоявшего в ожидании, бодро поинтересовался: – По своей марухе-то не будешь скучать, когда мы отсюда свалим?

– Другую найду, – в тон ему отозвался Чиграш. У парня определенно было хорошее настроение. – Мне бы деньжат поболее, а там все марухи мои будут!

– Смотри, нам оставь, – усмехнулся Жиган.

* * *

Покинули хутор, когда настала глухая ночь. Ни луны, ни звезд. Небо и земля сливались в единое целое, образовав бесконечно черное полотно, лишенное всяких опознавательных примет. Оставалось только дивиться, каким образом Чиграш ориентировался в потемках, даже ни разу не споткнувшись и не ударившись лбом о ствол.

Назойливо стрекотали цикадовые. Порой они затихали на какое-то время, как если бы чего-то пережидали, а потом вновь, словно бы по указке искушенного дирижера, слаженно включались в оркестр.

Выбрались на широкую дорогу. По грубому гравию, безжалостно терзавшему подошвы сапог, протопали километра три, пока наконец с правой стороны не потянулись огороды. Чиграш шел уверенно, ни разу не сбившись; прошел между плетнями и вышел на центральную улицу, мощенную белесым камнем. Приостановился, подождал немного поотставших Свояка и Жигана и пояснил:

– Сейчас по главной улице пойдем вон до того креста, а дальше нужно налево.

Свояк всмотрелся в темноту. Зрение у парня было поразительным. Сам он разглядел только кучу кирпичей, напоминающих глубокую неровную тень. Но вот различить крест на фоне темных строений так и не сумел. Перевел взгляд на Чиграша, уверенно смотревшего вперед, уж не пошутил ли? Но тот был серьезен, крайне деловит. Поймав заинтересованный взгляд главаря, Чиграш продолжал:

– Дальше налево будет сельсовет. У него крыша высокая. Вон она… Над домами возвышается, – махнул он куда-то в безбрежную темноту.

Карпатская глубинка. Именно здесь истоки настоящей патриархальной Украины. Сельчане проживали замкнуто, настороженно относились ко всякому чужаку. Всякий пришелец здесь на виду.

Остановились перед ладно срубленной избой. На главную улицу выходили четыре затемненных окна с широкими резными наличниками. Широкая дверь с высоким порогом располагалась по самому центру фасада.

– Здесь, – показал Чиграш на дом.

– Начинай. Мы подключимся.

Вокруг тихо. Безветренно. Как-то все замерло. Насторожилось. Словно ожидало какого-то продолжения.

Село, разросшееся в низине, находилось в окружении широкой лесной полосы из многовекового бука. А вот немного выше черной широкой полосой простирались хвойные леса, и через островерхие пихты блекло пробивалась луна.

Чиграш подошел к двери и негромко постучал в крепкую дверь.

– Хозяин, открывай! Есть тут кто?

Некоторое время в избе было тихо. Потом вдруг в одном из окон вспыхнул свет, казавшийся через темную занавеску совсем тусклым. Из глубины дома раздался голос, приглушенный толстой дверью:

– Хто там?

– Из милиции я. Заблудился тут малость. Не покажете дорогу на Станислав?

Дверь приоткрылась, и в проеме косяка показался седой мужчина лет семидесяти с цепким недоверчивым взглядом и с карабином в руках. На Чиграша падал свет от горевшей лампы, освещая его долговязую фигуру в длинной шинели. Увидев перед собой милиционера, охранник заметно расслабился и опустил винтовку.

– Вона ж отсюда километрив за десять буде. Топать в ночи, та ще в такий час, – неодобрительно покачал он головой. – Як ти сюди забрел-то? – посочувствовал сторож.

– Дошел до развилки, а там не поймешь, в какую сторону идти. Не написано. Вот и свернул не туда, а тут уже и ночь подошла.

– Можна, конечно, через лис пройти, – задумчиво произнес сторож. – Дорога рази в два коротше буде. Но потрибно стежку правильну знати, а просто так ее не видшукаеш. Так що проще буде повернутися и пойти другой дорогою. Не повезло тоби.

– По ночам по лесу не очень хочется плутать… А переночевать у вас нельзя? – простодушно поинтересовался Чиграш.

– Я б з радистю, а не положено.

– Перекурю тогда и потопаю в свою сторону. До утра мне нужно успеть, а то хлопот не оберешься.

– А що так позно повертаешся?

– Загостился я… У своей Любавы. В женских объятиях время всегда быстро проходит.

Старик широко заулыбался, было понятно, что ему есть что вспомнить.

– Це конечно… Красив я не був, а молодим я був. Ведаю… Часом десять километрив протопавши, щоб кохану жинку побачити. А табачком якось не пригостиш? А то мой всю глотку мене роздер.

– Конечно, – охотно откликнулся Чиграш, сунув руку в карман. Выудил пачку папирос, наполовину початую, и выбил из нее папиросину.

– «Биломорканал», – с некоторым уважением протянул старик,