подарки родным. Мастер обещал заплатить каждому из нас по пятьдесят долларов за рейс. Нам здорово повезло, правда, боцман?

Алек улыбался, кивал головой, соглашался. Очень уж счастливым выглядел Тухоэ. Но когда матрос упоминал о шкипере, Алеку не хотелось улыбаться.

…Как-то по-особенному сложились его отношения с Макфейлом. Он редко разговаривал с Тони, а если такое случалось, то это были деловые разговоры о просушке парусов, продуктах, питьевой воде. И всегда Тони говорил с Алеком презрительно-холодным тоном. Сухо, без улыбки и шутки. А боцман и не навязывался к нему в собеседники. Когда шкипер прокладывал новые курсы, занимался с картами и книгами в рубке, Алек никогда не заходил туда и вообще старался первым не заговаривать с Макфейлом. Но всегда он чувствовал на себе тяжелый, неприязненный взгляд шкипера. Это заставляло держаться настороже. Черт его знает, чего хочет от него этот тип!

К команде Тони относился так же. С презрением. Казалось, что он не замечает людей. Но он никогда не пускал в ход кулаки, как бы ни был раздражен, не ругался, не делал длинных выговоров. Он только глядел на человека своими страшными глазами и цедил приказания. И все, что бы он ни говорил, обижало. Он не мог иначе.

Случайно Алек открыл «секрет» Макфейла. В один из погожих солнечных дней шкипер приказал проветрить трюмы, чтобы уберечь груз от отпотевания. Сам он спустился спать в каюту.

Алек снял брезенты, несколько лючин[18], развернул вентиляционные раструбы. Легкий ветерок выдувал из трюмов спертый, тяжелый воздух. Алек решил проверить, не текут ли где-нибудь в пробках керосиновые банки, которых в трюмах лежало множество, и стал внимательно разглядывать одну банку за другой, беря их из разных рядов. Наконец он добрался до последнего ряда и вдруг ощутил приятный, сладковатый запах рома. Он поднял одну из банок. Запах усилился. Алек отвернул пробку, вылил несколько капель содержимого себе на ладонь. Да, это был самый настоящий ром. Все ясно! Значит, Тони Макфейл — бутлегер[19]. Возит на острова спиртные напитки. Верхние ряды — банки с керосином, нижние — ром. Неплохо придумано.

Тухоэ говорил Алеку, что на островах «сухой закон» и ввоз спиртного туда запрещен. Каждый галлон стоит бешеных денег. В Папеэте осматривают все суда, идущие на Туамоту, и только после этого выдают разрешение на плавание и торговлю в архипелаге. Конечно, тут сам черт не найдет ром, если сверху он прикрыт тремя рядами банок с керосином. Тони может не бояться.

«Вот сволочь, — подумал Алек. — Я и раньше предполагал, что он занимается контрабандой, но не в таком масштабе. И меня хотел втянуть в это грязное дело…»

После этого открытия Макфейл стал Алеку еще более неприятен.

Однажды днем шкипер вышел из рубки на полуденные определения с секстаном в руках. Алек с интересом наблюдал за ним. Он всегда завидовал Макфейлу, когда видел его с секстаном. Тони заметил его взгляд. Определившись, он позвал:

— Эй, боцман. Можешь? — Он протянул Алеку секстан.

— Могу.

— Ну, ну, посмотрим.

Алек ощутил, как привычно прильнула к его ладоням теплая деревянная ручка секстана. Сейчас он возьмет высоту! Не прошло и пятнадцати минут, как он проложил свою линию на карте. Она легла рядом с линией шкипера.

— Так, так, — хмыкнул Тони. — Можешь заниматься этим, когда будет охота.

С тех пор на своих вахтах Алек постоянно брал высоты светил и определял место судна. «Охота» была всегда огромная, а Макфейл получил возможность контролировать свои точки.

На четвертой неделе плавания шхуна попала в сильный шторм. Циклон, идущий с севера, задел их своим крылом. На горизонте появилось лилово-багровое облачко. Оно разрасталось с невероятной быстротой, и скоро все небо покрылось низкими свинцовыми тучами. Налетел сильный шквал, накренивший «Моану» так, что она черпнула бортом, как-то странно заскрипела, выпрямилась и снова легла, уже на другой борт. К счастью, шквал не прозевали, вовремя убрали паруса, оставив лишь кливер и стаксель[20]. Приближающийся, шквал заметил один из матросов и вызвал Тони наверх.

По вспененным волнам «Моана» под передними парусами неслась вперед. Ее нещадно качало. Гигантские волны высотой не менее десяти метров догоняли судно с кормы, и казалось, что они обрушатся на шхуну, сметут все, придавят и тогда наступит конец. По палубе со зловещим шипением носилась вода, устрашающе ревел в снастях ветер. Океан грохотал. Алеку, стоявшему в рубке, стало страшновато. Он попадал в штормы и раньше, но никогда на таком маленьком суденышке, никогда море не было от него так близко, так угрожающе близко. До океана можно было достать рукой. Только рулевой-полинезиец бесстрастно поворачивал штурвал, стараясь не дать шхуне развернуться бортом к волне.

Вдруг Алек увидел Тони Макфейла. Зеленый, с перекошенным от страдания лицом, он держался за шторм-леер, сильно наклонившись к подветренному борту.

«Что это с ним?» — подумал Алек и тут же увидел, что Тони начало рвать. Это был страшнейший приступ морской болезни. У шкипера буквально выворачивало внутренности.

Вот оно что! Теперь понятно, почему всегда при качке Тони уходил к себе в каюту. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал об этом.

Прижимая платок ко рту, шкипер со стоном рухнул на диван в рубке. Он с ненавистью взглянул на Алека, разжал зубы и выдавил:

— Я всю жизнь провел на море и до сих пор не привык к качке. Говорят, что из людей, подверженных этой проклятой болезни, можно вить веревки, когда они укачиваются. Не надейся. Я не становлюсь добрее. Понял? — И он в изнеможении закрыл глаза.

Алека раздражал этот человек. Он поглядел на скорчившегося на диване Тони и сказал:

— Мне наплевать, каким ты становишься после того, как море вывернет тебя наизнанку, — добрым или злым. Мне от тебя ничего не надо. Я только жалею, что попал на твою ромовую бочку. Это занятие не для меня. Ты это тоже понял, надеюсь?

Макфейл приподнял веки, и злобные огоньки мелькнули у него в глазах.

— Ах, значит ты уже пронюхал… Ошибаешься. В банках керосин. Зачем я взял тебя на судно, черт возьми? Я не должен был этого делать. Но я думал, что мы с тобой сойдемся и вместе… — Он не закончил: приступ морской болезни снова выкинул Тони на палубу, к лееру.

11

…«Моана» подходила к островам ночью. Она неслышно скользила по темному океану. Впереди по носу блеснул и погас далекий огонь. Он долго не появлялся, но когда вспыхнул второй раз, Тухоэ, стоявший на руле, радостно закричал:

— Таити! Маяк Папеэте! Я