— Вот видишь, глас народа — глас божий. Вы нас не трогаете и мы к вам со всей душой.

— Что вы хотите? — осознав бесполезность прений, спросил охотник за артефактами.

— Мы? Мы вообще-то ничего не хотим, это вам, от нас что-то нужно. А если вы насчет пресловутого «ларца», то я уже вам сказал, что тех денег, что есть у вас с собой совершенно недостаточно, чтобы выкупить эту вещицу, тем более, что уважаемая Феодора Савватеевна продавать ее или, упаси бог дарить, совершенно не хотела, но настойчивость и бесцеремонность Ватикана ей надоели. Вы же не первые проходимцы, кто по заданию «Святого Престола» преследует её и её родственников, с целью завладеть «ларцом». Поэтому она готова продать вещицу за вполне небольшую сумму в десять тысяч серебряных рубликов. А посему, хватаете свои денежки, ну за исключением золотых монет, которые я у вас забираю, как компенсацию морального ущерба, нанесенного вами этой благородной женщине, и катитесь назад в «Вечный город». А уж там пусть решают ваши работодатели. Короче! Десять тысяч на «бочку» и «ларец» ваш, хоть в сундук его прячьте, хоть на божничку ставьте.

Надо сказать, Фальконе не все понимал и знахарке приходилось иногда переводить, но и здесь была засада: она не понимала кой какие словечки, переспрашивала и зависала. Намаялся я с ними. Но в конце концов общими усилиями донесли сермяжную правду до европейских ушей.

— Десять тысяч? — оторопело сказал Фальконе. — Но это очень большие деньги. Я должен посоветоваться.

Я засмеялся:

— С кем посоветоваться? Телеграмму что-ли отобьешь или по телефону звякнешь? Так я тебя разочарую: нет у нас в Сосновке ни телеграфа, ни тем более, телефона. Да и в Барнауле пожалуй телеграфа нет, разве только в Тюмени. Но до Тюмени вам пилить и пилить.

— Есть в Барнауле телеграф. Уж лет двадцать как поставили. — Поделилась информацией знахарка.

— Вот как! — Искренне удивился я, считавший Барнаул девятнадцатого века глухой дырой. — А я и не знал. Может и телефон там есть?

— Нет там никакого телефона, телеграф только.

— Ну это все равно. И до Барнаула не один день добираться. Так что забирайте свои денежки и валите отсюда по быстрому.

— Хорошо! Аббат Бальцони предусмотрел и этот вариант. — с этими словами он покопался в своей одежде и достал суконный мешочек и подойдя к столу высыпал из него десятка полтора прозрачных камешков. — Это должно стоить больше десяти тысяч.

— Вот жук! — восхитился я. — Это алмазы?

— Это бриллианты!

— И я должен поверить тебе на слово?

— Ну это можно проверить у ювелиров.

— Во как! У ювелиров! Тятя, где у нас тут ювелиры?

— Чаво, Чаво? Какие левиры? — снова подыграл мне дед.

— Вот видишь: человек даже слов таких не знает. Савватеевна, а ты в камнях разбираешься?

— А как же! Разбираюсь! Как свинья в апельсинах. Хотя погоди — остались от бабушки кой какие украшения. — Знахарка покопалась в недрах своего сундука и достала шкатулку, из шкатулки вынула коробочку отделанную алым бархатом, открыла.

— Блин! Савватеевна! На хрена ты показываешь этим проходимцам такую штуку.

— А что? Обыкновенная брошка. — улыбнулась довольная произведенным эффектом женщина. — и скорее всего не очень дорогая тут всего один маленький алмазик.

Действительно на зеленом эмалевом листке красовалось сверкающая капелька росы к которой прильнула искусно выполненная маленькая серебряная бабочка, с золотыми разводами на крыльях. Вроде все простенько, но было в этой простоте, что-то не вполне осязаемое, видимо то, что и называется искусством в самом возвышенном значении этого слова. Даже меня, вполне равнодушного ко всяким побрякушкам, брошка впечатлила. Да что я, даже грубый амбал Серджио и тот не остался равнодушен. А Фальконе сначала замер, потом непроизвольно сглотнул слюну и протянув руку к коробочке, тихо спросил:

— Можно?

Получив разрешение, взял коробочку и минуты две рассматривал брошку поворачивая ее так и сяк, наконец очнулся и видя наш интерес, похоже даже немного смутился и положив брошку на стол сказал:

— Вы не правы сеньора это вещь дорогая. Работа настоящего мастера. Я в этом немного понимаю — отец мой был ювелиром.

Но вот кто остался вполне равнодушен к эстетическим ценностям так это дед, да еще Архипка, который тихо посапывал усыпленный нашей ведуньей.

— Нет эта брошка не пойдет, может сыщется у тебя колечко какое либо с бриллиантиком. — спрсил я знахарку.

Та, покопавшись в шкатулке, извлекла простенькое золотое колечко с маленьким камушком.

— Это подойдет?

Я взял колечко, повертел рассматривая и, захватив один из камешков, подошел к окну. Провел по стеклу алмазом с колечка и рядом прочертил царапину камушком взятым со стола. Затем сравнил. Ну что-ж твердость соответствует. Вроде не врет итальянец.

— Пожалуй и вправду алмаз. Как считаешь Савватеевна можно меняться?

— А…! — махнула рукой женщина. — Решай сам, надоели мне уже эти варнаки ватиканские. Почти тридцать лет от них с бабушкой бегаем. Может сейчас отстанут.

— А мы этому аббату письмецо напишем, попросим душевно, чтобы забыли про тебя. Ну что господа, отвезете письмишко аббату? Ага! Вижу, что согласны. А теперь повернитесь к окошку, на тайгу посмотрите и не вздумайте оборачиваться пока не скажу, а то уши отстрелю. Нечего вам знать, где Феодора Савватеевна фамильные ценности прячет.

Иностранцы посмотрели на револьвер, который за время время разговора я так из рук и не выпустил и дружно отвернулись. Я махнул револьверчиком знахарке:

— Доставай «ларец», Савватеевна.

Та пошебуршала немного, достала обманку и тихонько подала мне. Я постучал, негромко, рукояткой нагана по столу подвигал ногой табурет, чтоб сбить с толку греющих уши иностранцев и, выждав некоторое время, положил обманку на стол рядом с бумажкой где был рисунок с параметрами пресловутого «ларца».

— Можете повернуться, господа. Вот ваш «ларец Парацельса», а рядом бумажка с картинкой. Сличайте.

Итальянцы подошли и стали рассматривать вожделенную вещицу.

Я же, вспомнив, про миллиметры на эскизе полюбопытствовал:

— А что господин Фальконе, в Италии уже принята метрическая система?

Луиджи на секунду оторвался от разглядывания «ларца» и непонимающе посмотрел на меня, потом покопался в кармане, вытащил оттуда шелковую нитку с узелками и, с помощью этой нитки, принялся обмерять обманку. Я снова засмеялся. Ясненько! Если в той Италии метрическую систему мер уже и приняли, то Фальконе сообщить об этом или не успели, или забыли.

— Ну что, двое из ларца не одинаковые с лица, меняться бум? — спросил я.

Те пока не были готовы ответить и что-то тихо обсуждали между собой, передавая друг другу «ларец» с эскизиком.

— Ладно!