нечего и так понятно зачем они тут. — И она выразитнльно посмотрела на Архипку, увлеченно разглядывающего трость и монеты на столе. Я понимающе кивнул и посмотрел на деда, который взял кистень и взвесив гирьку в руке положил обратно, затем подойдя к ямщику вытащил у того из валенка приличных размеров нож и бросил его на стол в общую кучу.

Я, тем временем, стал обшаривать, похожего на крысу, господинчика. За пазухой у того оказался небольшой револьвер, в карманах обнаружилось 65 рублей ассигнациями, складной нож и пачка патронов. Деньги я оставил на месте, а оружие с патронами изъял. Потом по команде Бабы Ходоры отвязал его от табурета, но пальцы развязывать не стал. Так, на всякий случай.

Пока знахарка окучивала «крыску», мы с дедом обыскивали усатого жлоба. Вернее обыскивал я, а дед стоял рядом в качестве силовой поддержки, тем более, что тот стал приходить в сознание и даже привязанный был для меня опасен. Здесь улов оказался богаче: во внутреннем кармане его пиджака, или как в этом времени называют эту одежку, нашелся кошелек с серебряными монетами, в другом — еще один, туго набитый бумажными деньгами, рядом на хитрой подвеске висел вполне приличный револьвер с коротким стволом. («Бульдог» что ли?). Еще один небольшой двуствольный пистолетик нашелся в огромном валенке пристегнутым к щиколотке прямо на штаны. Наверняка и в рукавах, что либо припрятано. Но развязывать не буду; пусть сначала Баба Ходора с ним поработает. А пока проверим саквояжик, который этот хмырь занес в хату и положил на лавку. Я взял довольно увесистый саквояж, перенес на стол и раскрыл.

— Да они никак воевать здесь собрались? — невольно вырвалось у меня при виде здоровенного Смит-Вессона, лежащего поверх разнообразных дорожных вещей.

Достав револьвер, покрутил его в руках, поприцеливался. Тяжеловата пушка для меня. Отложив его в сторону, занялся дальнейшим потрошением саквояжа. Из ее недр, кроме мыльно-рыльных принадлежностей, на свет появились несколько пачек патронов для револьверов и документы на русском и итальянском языках. Быстро просмотрев подорожную, выданную еще в Санкт-Петербурге, выяснил, что жлоба зовут Серджио Пизаконе и, что в качестве охранника он сопровождает ученого этногрофа из Итальянского Географического Общества Луиджи Фальконе в поездке по Сибири. Ага, значит, главного специалиста по артефактам зовут Луиджо Фальконе, хотя, судя по всему, он такой же этнограф как я балерина. Да и фамилия его, скорее всего, не Фальконе. Но мне, в принципе, на это плевать. Нужно сообразить, что же подсунуть этим пидорам вместо артефакта, разумеется за деньги и за деньги приличные.

— Феодора Савватеевна! — окликнул я, закончившую с крыской, знахарку. — А нет ли у тебя какой нибудь коробочки или шкатулки, которая бы походила на «ларец Парацельса»?

Баба Ходора насмешливо посмотрела на меня и сказала:

— Ишь, что удумал! Чай не глупее тебя будем. Бабушка Христина, царствие ей небесное, давно этим озаботилась.

Знахарка снова покопалась в тайнике за божничкой и достала оттуда копию пресловутого «ларца», выполненную, похоже, из какого то камня, подала ее мне. Я взвесил в руке копию — по весу вполне сопоставимо, а по форме так один в один и заполировано все идеально. Внимательно осмотрев ее, увидел еле заметную щель:

— Так она еще и открывается. — удивился я. Попытался открыть но крышка не поддавалась. Тогда стал искать кнопку. Кнопки не было. Баба Ходора с усмешкой наблюдала за мной, ждала, когда я попрошу помощи. Рядом стояли дед с Архипкой и с неподдельным интересом смотрели за моими потугами:

— Ну-ка подержи. — Сунул в руки изнывающему от любопытства Архипке шкатулку, взял с полки деревянную чашку, наполнил ее водой и, забрав у друга «ларец», погрузил его в воду. Подождав с минуту, вынул, тщательно обтер тряпицей и стал разглядывать. Сначала ничего не было видно, вытереть грубой тряпицей «ларец» насухо не удалось, но по мере того как испарялась последние капли воды, с торца обозначилось еле видное колечко. Нажал на него, кнопка подалась но «ларец» не открылся. Тогда я осмотрел другой торец, обнаружилась вторая кнопка. Нажал одновременно обе и крышка, с легким щелчком, откинулась. Внутри оказались, завернутые в вощеную бумажку, сушеные фрагменты какого то корешка и записка на итальянском.

— Что это за хрень? — спросил я знахарку. Та мельком глянув на засушенный корешок, взяла записку, прочитала и улыбнулась печально.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил я.

— Корешок это — жень-шень, а в листках рецепт и прощальное письмо этому Бальцони.

— Выходит, знала бабушка этого падре? — удивился я.

— Знала, еще как знала. Дед это мой.

— ? — Наше изумление было безмерным. Но Баба Ходора нас обломала, сказав, что история эта длинная, а сейчас надо доделать начатое, тем более, что европейцы стали приходить в себя. Пришлось с ней согласиться.

Между тем усатый жлоб по имени Серджио открыл глаза и зашевелился, пытаясь встать. Баба Ходора подскочила к нему, наложила ладони на его виски и что то напевно произнесла, потом хлопнула ладошкой его по лбу и, обернувшись к нам, сказала:

— Этого можете развязать.

Я принялся распутывать обездвиженного жлоба, за одним вытащил у него из рукавов пару изящных кинжальчиков, которые покоились там в хитрых ножнах. Серджио, с забавной фамилией Пизаконе, остался неподвижно сидеть на табурете. Второй европеец признаков жизни пока не подавал. Я забеспокоился:

— Вот блин! Я, случаем не прибил его?

Дед, внимательно осмотрев связанного, сказал:

— Живехонек! Притворяется, что сомлел, а у самого «ушки на макушке». Вызнать пытается — что да как. — и обращаясь к связанному сказал: — Милок кончай придуриваться. Вижу, что пришел в себя. Эвон глазки- то под веками как бегают.

«Милок» открыл глаза и попытался качать права, злобно на нас зыркая и что-то тараторя по итальянски.

— Чего это он стрекочит? — спросил я Бабу Ходору.

— Стращает.

— Во как! Стращает значит. Щас я этого пидора постращаю. — Схватив один из кинжальчиков, я сунул его итальянцу под глаз и легонько нажал, чтобы потекла кровь. Тот сначала дернулся, но потом замер, боясь шевельнуть головой, с изумлением и страхом глядя на меня одним глазом.

— А ну-ка Савватеевна спроси его, какой глазик ему не жалко: левый или правый? А за Катьку я ему сейчас еще и яйца отчекрыжу и сожрать заставлю.

— Стой окаянный! — Не на шутку испугалась, поверившая мне знахарка. Да сам иностранец несколько взбледнул, русский язык он видимо хоть и плоховато, но понимал.

— Ладно. Живи сука. — Я поводил кинжальчиком у него под вторым глазом и словно нехотя отошел к столу. Положил на стол кинжал и, взяв короткоствольный «бульдог», стал им играть