Но как назвать того, кто трахается с деревянной статуей?

Фетишист? Скульптурофил?

Это должно было выглядеть смешным и глупым – голый старикан, обнимающийся с изваянием, но это смотрелось отвратительно и жутко. Деревяшка отвечала на его ласки, она колыхалась и шевелилась, ее уродливая башка открывала рот и высовывала язык, похожий на змеиный хвост.

Мама, роди меня обратно!

Тем временем оживали и другие скульптуры, и прочие пенсионеры присоединялись к забавам на лужке, достойным разве что обдолбанных хиппи из канувших в Лету семидесятых.

Вот задергал тощей задницей «Дон Кихот», вот двое индейцев взяли в оборот жуткую паукообразную тетку с отвисшим брюхом, а вот дед в шляпе принялся наяривать вовсе уж непотребную тварь. Мне сильно захотелось блевануть, и я едва сдержал рвотный позыв.

– Вот пакость, – сплюнув, сказал я погромче, чтобы услышал Бартоломью. – Антон, хорош дрожать, тебе не двенадцать лет, и ты не «Возвращение живых трупов» в темном видеосалоне смотришь!

– А? Что? – худред посмотрел на меня, и я понял, что соратник по журналу «Вспыш. Ка» не совсем в себе: зрачки его были расширены, в глазах клубился туман дикого ужаса.

Да, на него вся эта хрень подействовала так, как желали ее инициаторы.

А на меня нет? Почему?

Хотелось бы верить, что исключительно благодаря моей стойкости, доблести и силе воли. Но я вспоминал второе видение, обрушившееся на меня в подземелье, и понимал, что мои личные качества тут ни при чем.

Скорее всего дело в той крови, что течет в моих жилах.

Сектантские старики оказались на диво резвы, а деревянные монстры – страстны, так что бесплатная порнуха продолжилась до заката. Солнце зашло, на поляне сгустился мрак, рассеиваемый лишь светом костра, и только в этот момент непотребное действо подошло к концу.

Серые крылатые силуэты метнулись в вышину, а деды начали подниматься с земли.

– Стражи довольны, – прошепелявил «Дон Кихот». – Напоим их свежей кровью?

И он метнул злобный взгляд в нашу сторону.

– Нет, не сейчас. Завтра, – остановил его обладатель шляпы, и мне захотелось сказать ему «спасибо». – Сначала ее отведает тот, кто придет из воды, затем мы, и напоследок – Стражи.

Все ясно, ночь у нас есть, и ее надо использовать для того, чтобы сбежать.

Пенсионеры оделись, и громадный негритос отправился в нашу сторону. Я решил, что незачем выдавать собственную стойкость, прикрыл глаза и принялся мелко дрожать всем телом. Чернокожий походил вокруг нас, втягивая воздух широкими ноздрями, и вернулся к своим.

– Порядок, – доложил он. – Там просто воняет страхом. Они полубезумны от ужаса.

Тем лучше – пусть рехнувшиеся скульптурофилы так и думают.

Дым рассеялся, большой костер погас, вместо него разожгли малый, на самом краю поляны, около тропы, ведущей к берегу. Когда оттуда потянуло запахами жратвы, у меня потекли слюнки.

Еще бы, целый день не ел! Да и не пил тоже, так что глотка слегка пересохла.

А эти паразиты лопают так, что за ушами трещит, словно и не дедушки, а юноши бледные со взорами горящими. Хотя весь день, стоит признать, они на износ работали на черномагическом и извратно-сексуальном фронтах.

Пользуясь тем, что безумные стариканы заняты, я решил оглядеться и оценить обстановку. До леса – десять метров, вполне можно без особого шума доползти даже со связанными руками и ногами.

Ну а дальше что? Ждать, пока не придет «добрый» ягуар и не поужинает мной?

Нет, надо сначала развязаться или еще как-то избавиться от веревок, хотя накручены они плотно, да и вроде крепкие. Такие сами не развалятся и от рывка не лопнут. Хотя должны лопнуть, если потереть их обо что-нибудь острое и твердое, вроде каменной кромки.

Прямо позади меня на стене храма располагался барельеф – двухголовая птица со змеями вместо лап и дырой в брюхе, и выпирала она из поверхности как раз достаточно, чтобы кромки имелись.

Я сел поудобнее, нащупал одну из змей-лап и принялся тереть об нее сковывавшую запястья веревку. Будет забавно освободиться из плена у поклонников Древних с помощью изображения кого-то из Древних.

Через какое-то время дружеский пенсионерский ужин закончился, и один из индейцев отправился проверить пленников. Пришлось мне прерваться и изобразить дикий ужас – перекосить рожу, выпучить глаза и пустить слюни.

Спутникам моим прикидываться не надо было – они пребывали в бредовом, шоковом состоянии. Бартоломью продолжал трястись, хотя никто его более не пугал, Сулема бормотал религиозную галиматью, мешая испанский язык с родным, Лопес время от времени повизгивал, точно поросенок.

Индеец, вполне удовлетворенный осмотром, ушел, и деды принялись устраиваться на ночлег. Появились циновки из травы, драные одеяла, и вскоре бодрствовать остались только двое – «Дон Кихот» и вонючка с выпученными глазами. Ну, а я продолжил свое дело.

Я тер и тер, веревка понемногу поддавалась, но страдала и кожа, а позже и мясцо.

Я разодрал обе руки до крови, и пришлось сделать небольшую паузу, чтобы боль немного утихла. Когда я вернулся к работе, каменная змея-лапа под моими руками дернулась. Спиной я ощутил, как зашевелилось каменное тело, услышал, как сердито щелкнул клюв.

В какой другой ситуации я подумал бы, что схожу с ума – барельеф оживает от попавшей на него крови? Но всякие чудеса забодали меня настолько, что я отреагировал почти на автомате. Чуть сместился и локтем изо всей силы ударил туда, где находилась грудь двухголовой пташки. Там хрустнуло, прозвучал недовольный клекот.

Я ударил еще, целясь чуточку ниже, потом другим локтем.

Что, какая-то тварь, пусть даже каменная, древняя и вся из себя магическая, будет стоять между мной и свободой? Пусть лучше берет свои лапы в крылья и удирает подальше!

– Тихо ты! – прошептал я свирепо, надеясь, что интонацию это чудище поймет.

Барельеф дрогнул, волна теплого смрадного воздуха ударила мне в затылок, и все затихло. Ага, подействовало – язык силы одинаково доступен всем, и Древним, и Новым, и Разновсяким.

Я передохнул и вновь принялся тереть, не обращая внимания на боль и текущую кровь. И вскоре мои усилия оказались вознаграждены – веревка свалилась с запястий, и кровь прилила к освобожденным рукам. Мне захотелось заорать – не столько от радости, сколько от немилосердного колотья в кистях.

За этими переживаниями я едва не проворонил, что пучеглазый собрался проверить пленников. Заметил его в последний момент и принялся поспешно дрожать в такт с Антоном.

Переваливающийся урод приблизился, остановился в трех шагах, и вновь на меня накатило отвращение. Захотелось вскочить на ноги и треснуть кулаком по плосконосой физиономии.

А ее обладатель, похоже, что-то заподозрил.