и буйно, но в меру, не разбрасывая вещи и не снося все на своем пути. А стоит перейти порог дома, как начинаются скачки.

– Ты действительно мягок. Я бы даже сказал, слишком. Нет ничего плохого в умеренной строгости.

– Боюсь, я упустил момент, когда должен был ее проявлять. Они привыкли, что я все им позволяю, и теперь, стоит мне что-то запретить, смотрят с большим недоумением и злостью, будто бы говоря: «Как ты посмел это сказать?» – усмехнулся Каспар, складывая руки на груди.

– Мне кажется, причина не в том, что момент упущен, а в том, что ты не можешь простить себе гибель их матери и теперь считаешь строгость по отношению к ним несправедливой. Ты должен простить себя, Каспар. И должен рассказать им о том, что она больше не вернется. Не хотел бы я на их месте годами жить с надеждой на возвращение любимой матери. Рано или поздно они сами обо всем догадаются, и вот тогда твои отношения с ними станут хуже прежнего. Обманутые, без матери, с отцом, пусть и заботливым, но не способным слова поперек им сказать, когда они поступают неправильно… Они, может, не перестанут тебя любить, но ты перестанешь быть для них авторитетом и будешь для них ниже Шарлотты, даже ниже няни. Так быть не должно. Ты должен быть самым важным для них человеком.

Ошарашенный Каспар уставился на него. Да, именно так он чувствовал, так всегда думал долгими ночами, но никак не мог или, скорее, не решался облечь это чувство в слова и столкнуться с ним лицом к лицу. Вина – вот что сковывало его.

– Прости, – Александр сжал руки на коленях, не смея поднять на него глаза, – это могло прозвучать жестко.

– Нет, вы все правильно сказали. Все именно так.

– Помни, что ты не мог ничего предотвратить. Это случилось, ничего не поделаешь. Нужно принять реальность такой, какая она есть, и адаптироваться.

Пусть Александр вырос на глазах Каспара и тот знал его лучше любого человека во дворце, принц не переставал его удивлять. Но подобные вспышки мудрости радовали лишь первые секунды. Александру вот-вот исполнится семнадцать, и всякий раз, когда Каспар думал о его возрасте, сердце сжималось от жалости и несправедливости. Не должен юноша в его возрасте, монарх, понимать тридцатишестилетнего мужчину. Не должен был он и раньше, когда еще была жива мать, уговаривать отвезти его на пытки, лишь бы этого мужчину не подвергли наказанию. Не должен был он знать и о том, что испытывает человек, убивая того, кто надругался над ним после многих лет доверия. И тут же, стоило задуматься об этом, следом вспомнилось все, что ужасало Каспара в Каннингемах с первого дня его прихода во дворец. Как же все это было неправильно! Каким должен вырасти Александр после всего этого?

Когда они оставались вдвоем, лишь такие вспышки мудрости, разговоры о наболевшем напоминали о горьком прошлом принца. Уж лучше бы он никогда не обладал этой мудростью, думал Каспар. Уж лучше бы был, как многие другие монархи – избалованным, изнеженным и не знающим, что чувствует грудь от удара трости и как рвется сердце в этой груди от предательства родителя.

В конце концов, именно поэтому Каспар был здесь. Думая обо всем этом, он совсем забыл ответить. Не успел он подобрать слова, как Александр встал.

– Давай прогуляемся у фонтана.

– Конечно. – Каспар закрыл крышку. – Спасибо, что выслушали.

– Мне всегда приятно с тобой говорить.

Они вышли в сад, пестрящий обилием цветущих деревьев. Дорожка, выложенная камнем, раскалилась от лучей палящего солнца, и даже через толстую подошву брогов можно было почувствовать ее жар. При виде принца садовник оторвался от стрижки кустов розовой вейгелы, сложил ножницы и поклонился, приветствуя: «Ваше Высочество».

Александр недоуменно взглянул на него, словно позабыл, что он монарх, и только спустя долю секунды кивнул ему и прошел мимо, направляясь к фонтану в центре цветочной композиции – ослепительно белому пятну на фоне зеленого полотна.

– Сегодня жарко. – Он сел на белый мраморный бортик высотой по колено и опустил руку в воду, чего не позволил бы в присутствии Делинды или прислуги, ведь принц не может просто сесть у фонтана и насладиться его прохладой даже в саду собственного дома. Принц должен сесть на скамейку чуть поодаль от него под сенью глицинии с лиловыми гроздьями цветов, любоваться двумя сидящими спиной друг к другу ангелами со сложенными крыльями, плеском струящейся воды из их кувшинов и довольствоваться редкими освежающими брызгами.

Каспар улыбнулся его порыву. Он положил руку на бортик и отдернул ее.

– Мрамор уже горячий. Я принесу вам сиденье.

– Не нужно. – Александр встал на бортик и медленно, ощущая, как щекочут брызги его лицо, с улыбкой зашагал вокруг ангелов в центре фонтана.

Моментами Каспар стал ловить себя на мыслях, что ждет, когда они останутся наедине. Только тогда показывался настоящий Александр, его подавленная сущность – улыбчивая, нежная, временами веселая. Ни его родители, ни Делинда представить себе его таким не могли. А он видел это. Только ему Александр мог доверить видеть его таким, каким он мог бы быть всегда.

Александр слез с бортика, снял броги, закатал штанину до колен, насколько мог, перекинул ноги в фонтан и, игриво улыбаясь, вздрогнул от холода. Он встал в фонтан, ощущая под босыми ногами шероховатый белый мрамор, и принялся ходить, разводя ленивые волны, замедлявшие его шаги.

Каспар обомлел от увиденного, и сердце обдало болезненным теплом. Как жаль, что он не может присоединиться к принцу, и как хорошо, что рядом ни души.

Уберечь одежду от воды все же не удалось: волны добирались до колен, обильно смачивая скатанную штанину. Но Александру было все равно. Холод пробирал его до мурашек, и улыбка не сходила с лица, как вдруг, не успев завершить шаг из-за замедляющей движения воды, он перекинул вес тела вперед и рухнул прямо в воду, полностью скрывшись под ней.

Каспар в ужасе подбежал к нему, но не успел ступить в воду, как Александр вынырнул и сел на колени, откашливаясь и смеясь.

– Все в порядке!

Он смахнул налипшие на лицо пряди и, ухватившись за бортик, встал на ноги.

– Вылезайте. Вам нужно погреться.

– Ничего. Не заболею же я из-за такой ерунды, еще и в весьма жаркую погоду!

Не переставая посмеиваться, он лег на бортик в той его части, на которую падала тень глицинии.

– Я все же пойду за полотенцем… – не унимался Каспар.

– Нет, пожалуйста, останься. – Александр приподнял голову. – Скоро вернется Делинда. Не хочу терять ни минуты, пока ее нет.

– Вы ее и так не потеряете, а заболеть вполне можете.

– Я о минуте здесь, в твоей компании.

Теперь Каспар понял: Александр тоже чувствовал ее – свободу рядом