Прошли свадебные торжества, мать невесты с ее сестрами отбыли на родину, обиженный недостатком милостей со стороны императрицы отец тоже. Екатерина злилась:

— Совсем сдурел! Требовал от меня в подарок за дочку Курляндию и окружающие земли!

— А как же ты справилась? — удивилась Брюс.

— Намекнула его супруге, что если будет настаивать, устрою их дочери проверку посерьезней внешнего осмотра, и посмотрим, девица ли она. Видно, мамаша все знает, живо мужа уговорила не настаивать.

Снова в Петербурге существовал «старый», или «большой», двор и «молодой», или «малый».

Судьба Великой княгини Натальи Алексеевны оказалась незавидной. Она действительно изменяла мужу с Андреем Разумовским и забеременела, скорее всего, от него. Вильгельмина, ставшая Натальей, не послушала свекровь, она не интересовалась Россией совсем, за два с половиной года не выучила ни слова по-русски, тихо презирала Павла, но главное — почти сразу начала плести заговоры против самой Екатерины!

Павел слушал свою жену во всем и всячески привечал Андрея Разумовского; эта троица была неразлучна. Связь между Натальей и Андреем видели, кажется, все, кроме мужа-рогоносца. Однажды, разозлившись, Екатерина едва не сунула сына носом в некоторые свидетельства адюльтера, однако тот был настолько влюблен, что пришлось отступить. Ладно, даст бог, родит, я ее, сучку, возьму в тиски! — решила императрица. Ей был нужен внук.

Сейчас Екатерина хорошо понимала поведение Елизаветы Петровны, ради рождения наследника даже подсунувшей Екатерине Салтыкова. Сама Екатерина теперь поступала так же; Наталья должна родить от Андрея Разумовского.

Но судьба распорядилась иначе, у жены Павла оказался дефект не только в поведении, она имела проблемы с позвоночником, о которых ни мать, ни сама невестка ничего не сказали. Серьезное смещение позвонков в районе крестца никогда бы не позволило ей родить самостоятельно. Признайся молодая женщина в этом честно и заранее, все могло бы обойтись, но Великая княгиня не желала откровенничать со свекровью, а потому оказалась в беде.

Екатерина, разозленная интриганством невестки, ее откровенной связью с Разумовским и обманом Павла, а также шпионажем для короля Фридриха, не слишком спешила помогать беременной женщине, хотя уже догадалась о каких-то проблемах. Пусть скажет сама. Не сказала, за что и поплатилась. И мать, и не родившийся сын погибли. После вскрытия тела медики обнаружили сильный дефект позвонков в районе костей таза.

— И с этой болячкой ее подсунули цесаревичу?!

А сам наследник лил горючие слезы из-за смерти своей неверной жены. Нет, Павел даже не подозревал, что обожаемая им женщина вместе со столь же обожаемым другом награждали его развесистыми рогами. Екатерине надоело это нытье, и она просто отдала Павлу найденные среди бумаг Натальи письма Разумовского! Было бы из-за кого страдать, лить слезы и стенать из-за потаскушки, которая беременна от другого!

Это была жестокая мера, но, как считала императрица, необходимая.

— Мы же вскрываем рану, коли она созрела?

Письма были ужасными, полными откровенностей; Павел едва не сошел с ума от горя и обиды. Люди, которых он так любил, оказались предателями, а ведь мать предупреждала, она говорила, что жена изменяет…

Любви к матери у Павла это не прибавило, как и ее любви к нему, но сын стал послушней. В том же 1776 году он снова женился, и снова на девушке, любившей другого, — Вюртембергской принцессе Софье, названной при крещении Марией Федоровной. Но эта хоть рогов не наставляла.

На сей раз принцессу проверяли со всевозможной тщательностью. Мария Федоровна оправдала надежды императрицы, она рожала сына за сыном, да каких красавцев! Старший из мальчиков стал императором Александром I, правда, для этого ему пришлось согласиться на убийство собственного отца — несчастного императора Павла Петровича.

История повторилась не только в отношении принцессы Фике, ставшей императрицей Екатериной Великой, но и для ее сына, почти повторившего судьбу отца.

Чем занимался все это время Потемкин? Воевал. Мир заключить не удалось, война продолжалась, хотя переговоры шли, но не слишком быстро.

Изредка приходили письма от императрицы, изредка отвечал он сам. Конечно, в войсках было известно все, что происходило при дворе, Потемкин знал и об отъезде за границу Орлова, и женитьбе цесаревича. Но все это было так далеко от их повседневных забот с бесконечными переправами через Дунай, с партизанскими вылазками, драками, кровью, смертью, пороховым дымом…

Отчаялся ли он? Нет, он не Орлов, ничего не терял, если что и было потеряно, то давно из-за увечья и по собственной вине. Григорий старательно гнал от себя мысли о дворе, императрице, упущенных возможностях… Но мысли — субстанция исключительно строптивая, они хозяина головы никогда не спрашивают, возникают сами по себе. Особенно запретные: те вообще лезут не вовремя и совершенно незваными.

Так было и у Потемкина, как бы ни старался, а выбросить Екатерину из головы не мог. И уже куда меньше думал о правительнице, а больше просто о женщине. Она стареть начала, сорок четыре года, сына вон женит, но для Григория, который на десять лет моложе, она все равно оставалась желанной.

Когда узнал о предстоящей женитьбе Павла Петровича, даже обрадовался: вот теперь она отойдет от дел, тогда можно и «подкатиться». А нутром чуял, что не отойдет, а если бы и отошла, так сам был бы против, потому что Екатерина все равно правительница, по праву или нет захватившая власть, но такая, равных которой сыскать трудно. Вон, в Австрии еще такая — Мария-Терезия, та тоже страну столь жесткой рукой держит, что пикнуть не смеют.

Временами сердце кровью обливалось: у нее там столько забот и трудностей, помимо женитьбы сына о бунте яицком слух прошел, да не просто слух, и не просто бунте, говорили о настоящем восстании. Объявился казак, заявивший, что он спасшийся Петр III, многие поверили, бежали к нему на Яик, заполыхали усадьбы да города. Пока еще не слишком сильно, но угроза серьезная.

Потемкин, видевший мертвого Петра, злился: ну что за народ, любой дурак может себя царем объявить, и верить готовы! Давно ли Екатерину матушкой славили и за сделанную прививку готовы были к лику святых причислить, а прошло пять лет, и супротив выступают. Ярился и Суворов:

— Что у армии пушек мало, чтобы в день разогнать всю ватагу?

Потемкин его настрой запомнил, когда пришло время, подсказал Екатерине, кого надо на Емельку Пугачева направить.

Но пока время не пришло и ему в Петербург возвращаться.

И вдруг… письмо пришло в конце декабря, пробежав глазами текст, Потемкин полез в заветный сундучок, в котором хранились остальные письма, но не чтобы спрятать это, а чтобы достать прежние. Зачем? Почерк сравнить, уж больно необычным было полученное послание.

Но почерк совпал, пришлось перечитывать еще и еще раз. Екатерина корила за то, что не читает ее писем, то есть не отвечает, а еще… признавалась, что думает о нем постоянно.