– Ты полагаешь, у этих ребят есть свои люди в милиции и теперь машину ищут фараоны?

– Это Украина, дружище. Здесь все возможно.

– Хорошо, понял.

– Я подготовлю для тебя путь отступления. Тебе нужно срочно уносить ноги из города, Свэггер, и я не шучу. Это очень похоже на прошлый раз.

– Но, как и в прошлый раз, у меня еще полно дел. Я должен вернуться в Яремчу и посмотреть, что к чему. Ты сможешь устроить так, чтобы меня оттуда забрали?

– Я займусь этим. Но ты долго там не задерживайся. За тобой охотятся серьезные люди.

– Но кто? – спросил Свэггер, размышляя: «Бандиты, полиция, подручные какого-нибудь олигарха?»

– До меня дошли слухи, что один тип нанял человек пять– шесть крутых ребят для кое-какой выездной работы. Я справился у своих источников в полиции, и только что выяснилось, что эти ребята отправились на Украину с большими чемоданами.

– Кто этот человек?

– Ты будешь в восторге. Я знаю, на кого он работает. Знаю, кто стоит за всем этим, кто платит деньги.

– Кто?

– Американцы.

Новая база боевой группы фон Дреле

Окрестности Станислава

Середина июля 1944 года

– Дело не в войне как таковой, – заметил Вилли Бобер. – И не в перспективе быть убитым или остаться калекой. Или провести остаток дней в русском лагере для военнопленных где-нибудь далеко за полярным кругом. Нет, меня беспокоит не это. Все дело в сортирах.

– Определенно без сортиров война была бы гораздо веселей, – согласился фон Дреле.

Они сидели на грубо сколоченной скамейке с двумя отверстиями над вырытой ямой, меньше чем в сотне метров от своих новых владений, также весьма грубых. Владения эти состояли из шести палаток, разбитых на раскисшем поле, каждая из которых вмещала четыре человека. В страшный зной украинского июля в палатках было невыносимо, даже несмотря на откинутые пологи. В жаркие душные ночи многие десантники предпочитали спать прямо на улице.

Они жили рядом с ремонтными мастерскими 14-й мотопехотной дивизии и питались на ее полевой кухне. Вот какой была награда за героический подвиг у моста в Чорткове. День и ночь из мастерской доносился непрерывный рев Т-IV и «Пантер». Механики дивизии старались держать в строю как можно больше исправных танков, а это означало, что каждые несколько часов бронированным чудовищам заводили двигатели, чтобы прокачать по всем системам разжиженное на жаре моторное масло. Все это было очень хорошо для боеспособности дивизии, однако побочным эффектом являлся поток выхлопных газов, постоянно дующий в сторону нового пристанища 21-го воздушно-десантного полка.

– Я думал, мы герои, – проворчал Вилли. – У нас на всех – сколько? Думаю, штук пятнадцать или даже двадцать «Железных крестов». А ты, наверное, уже майор.

– Насчет майора надо разобраться, – согласился Карл. – Если честно, мне очень недостает великолепных ванных комнат Андриевского дворца. Недостает чистого постельного белья, роскоши, чувства порядка. А это похоже на лагерь гитлерюгенда образца 1936 года. Еще немного – и нас заставят хором распевать «Песню Хорста Весселя»[32].

– Тебе следовало пристрелить этого ублюдка-араба, – заметил Вилли.

– Ты только подумай, сколько бы пришлось написать бумаг, – ответил Карл.

– Кстати о бумагах. Кажется, с сегодняшней операцией я закончил. Я заговорил об этом, потому что у меня нет бумаги.

Не оборачиваясь, Карл протянул ему последний номер «Сигнала». Быстро пролистав журнал, Вилли остановился на статье под заглавием «Духовная сущность национал-социализма».

– Вот это как раз то, что мне нужно, – ухмыльнулся он, вырывая страницы.

Быстро покончив с важным делом, Вилли с наслаждением вытер задницу героической фотографией фюрера. Натянув брюки, он спустился с трона и отдернул простыню, повешенную для того, чтобы обеспечить хоть какое-то уединение. О, плохие новости. К палаткам подкатил «Кюбельваген» с нетерпеливым лейтенантом из штаба 14-й дивизии. Молодой офицер остановился рядом с двумя «зелеными дьяволами», и те указали ему на Карла, также покинувшего уборную.

– Здравия желаю, господин майор! – отчеканил лейтенант, отходя от машины, только что доставившей его.

Он вскинул безо всякого энтузиазма руку в нацистском приветствии, которое походило на слабый взмах крылом у воробья, тщетно пытающегося отогнать хищника, на что Карл ответил своим обычным жестом пьяного клоуна, машущего приглянувшейся ему девице на галерке. Вот во что превратилось церемониальное «Хайль Гитлер!» в строевых армейских частях.

– Значит, ты все-таки майор, – сказал Вилли.

– Судя по всему, – усмехнулся Карл. – Да, лейтенант, чем могу вам помочь?

– Господин майор, вас желает видеть генерал. Завтра ровно в два.

– Скажите, – обратился к молодому офицеру Вилли, – у вас случайно не найдется нескольких экземпляров свежего номера «Сигнала»? Они нам нужны для вдохновения.

Львов

Автовокзал

Наши дни

У него разрывалась селезенка, болела голова, во рту пересохло, он задыхался. Такой оказалась цена поездки на автобусе на Украине. Допотопное транспортное средство, отыскав несколько ухабов, чтобы напоследок еще раз испытать свои рессоры, подкатило к… ну, слово «автовокзал» тут не совсем подходило. «Вокзал» означает порядок, дисциплину, систему. Здесь же процесс посадки и высадки пассажиров происходил в какой-то дарвиновской клоаке, где автобусы проталкивались, пропихивались и протискивались к зданию до тех пор, пока можно было хоть как-то двигаться вперед. Соответственно двор представлял собой беспорядочную толчею автобусов, застрявших под самыми разными углами – нечто безумное и противоестественное. Наверное, именно так должен был выглядеть автовокзал после конца цивилизации.

Водитель упрямо пробирался вперед, непрерывно сигналя клаксоном и ругаясь, но в итоге был вынужден остановиться. Конец пути. Он заглушил двигатель – при этом с тяжким предсмертным вздохом отключился доходяга-кондиционер в салоне – и открыл двери, выпуская пассажиров в столпотворение.

Вчера поздно вечером Свэггер оставил свою машину в рощице неподалеку от города, название которого он не смог ни запомнить, ни прочитать. В этой же самой рощице он оставался до тех пор, пока не рассвело, после чего пробрался в город, стараясь не привлекать к себе внимание джинсами и серой тенниской. Увидев на площади группу людей, дожидавшихся чего-то, Свэггер присоединился к ним. Подъехал автобус, он туда сел. Водитель потребовал плату за проезд, поскольку социализм давно кончился, и Боб, проклятый американец, протянул ему пачку гривен. Порывшись в ней, водитель забрал свой урожай. Свэггер ни за что на свете не смог бы сказать, то ли водитель обобрал его как липку, то ли предоставил ему щедрую скидку. После чего начались три часа мучительных истязаний.