— Но стоят ли они того? — спросила Амалия с мольбой в голосе. — Да и вы себя чувствуете не совсем хорошо.

— Все из-за моего глупого вмешательства, теперь-то я знаю. Хотела как лучше, а получилось…

— Возможно, по-своему вы и правы.

— Ты хочешь успокоить меня, но моя вина остается. Я подвела тебя, моя девочка. — Мами погладила руку невестки. — Но я постараюсь поправить дело. Обещаю! Прошу тебя лишь об одном: прости меня, если сможешь.

— Не говорите так, прошу вас, — начала Амалия, но Мами жестом остановила ее. Амалия не стала продолжать, только добавила: — Если я должна поехать на бал, мне лучше подготовиться.

— Конечно. И если будешь на кухне, попроси Марту принести в мою гостиную что-нибудь легкое перекусить.

Амалия согласно кивнула, направляясь к двери, но не успела взяться за ручку, как в нее постучали. Она открыла дверь и остановилась в недоумении. На пороге стоял Патрик Дай.

Надсмотрщик закрывал собой весь дверной проем. Он окинул Амалию наглым взглядом, особо задержавшись на округлостях груди, и его губы вытянулись трубочкой, словно он собирался удивленно свистнуть.

— Вы посылали за мной, мадам Деклуе? — обратился он к Мами.

— Да, месье. Проходите! — подтвердила она, но не произнесла больше ни слова, дока Амалия не закрыла за собой дверь.

Платье, в котором Амалия собиралась появиться на званом вечере, было сшито из серо-голубого шелка с синим отливом в складках. Его фасон был прост: основа — колокол гладкой юбки, над ним — зауженный книзу лиф и круглый воротник с отделкой. Руки и шея открыты. Блеклый цвет и скромный фасон платья соответствовали ее настроению.

Оно лежало на кровати, пока Амалия, сидя в капоте перед туалетным столиком, занималась своей прической. На этот раз она попросила Лали уложить волосы попроще, что соответствовало бы стилю платья; кроме того, у нее так разболелась голова, что более длительной процедуры Амалия просто не выдержала бы.

Служанка разделила волосы на три пряди: две маленькие по бокам и одну большую, которая тяжелым узлом легла на затылке. Маленькие пряди Лали закрутила в виде роз на висках. Затем достала заколку в форме листьев папортника из синего бархата и закрепила узел. Закончив, она подала хозяйке ручное зеркало. Амалия повернулась так, чтобы видеть себя сзади, сбоку, и осталась довольна.

— Очень красиво, как всегда, — улыбнулась она.

— Я стараюсь. — Девушка слегка зарделась от похвалы и, чтобы скрыть смущение, занялась шелковыми чулками хозяйки.

В эту минуту дверь в спальню мужа раздвинулась, и появился Жюльен в красном бархатном халате, отделанном черным шнуром. Он кисло усмехнулся, увидев удивление на лице жены и ее камеристки, потом сделал знак Лали, чтобы она ушла.

Амалия медленно встала, держась одной рукой за ворот, а другой запахивая непослушные полы капота.

Первое, что ей пришло в голову, — это то, чего так боялся Роберт. Жюльен решился требовать от Амалии исполнения супружеского долга. Неужели перспектива потерять ее придала ему силу и уверенность? Если судить по выражению лица, то этого можно было ожидать.

Когда за служанкой закрылась дверь, Жюльен повернулся к ней и довольно грубо сказал:

— Нечего на меня смотреть! Я не хотел тебя обидеть утром.

— Да-да, я знаю. — Амалия думала, чем бы отвлечь его внимание и перевести разговор на более безопасную тему. — Конечно, тебе было неприятно увидеть нас вдвоем…

— Это не оправдание моей грубости. Я сожалею о том, что сказал и сделал. Очень сожалею! Наброситься на тебя после всего случившегося — непростительно, особенно если учесть, что я все знал. Не понимаю, что на меня нашло? Я надеюсь только на твою снисходительность.

Жюльен говорил все это, не поднимая глаз от пола, словно рассматривал рисунок на ковре у ее ног. Так было, наверное, легче.

— Если ты видишь в случившемся неуважение к твоему положению в обществе или к твоему имени, которое ношу, ты ошибаешься, — произнесла она сдавленным голосом. — По своей воле я не сделаю ничего такого, что бы поставило все это под угрозу.

— О большем я и не прошу.

Воцарилась тягостная тишина. Нахмурившись, Жюльен засунул руки в карманы халата, продолжая рассматривать рисунок на ковре. Амалия проглотила комок, неожиданно подступивший к горлу. Бронзовые часы на камине ожили и отбили очередной час. Они оба разом взглянули на часы. Жюльен откашлялся, прежде чем сказать то, ради чего, собственно, пришел.

— Тебе, видимо, кажется странным, что муж позволил другому мужчине… посещать свою жену?

— Я? Да, конечно… так оно и было, но Роберт объяснил…

— Вот как?! Любопытно было бы узнать, что сказал мой разлюбезный кузен? — В голосе Жюльена зазвучали знакомые нотки. — Надеюсь, он сообщил, почему было так?

— Отчасти.

Он поднял на нее глаза, которые, сузившись до испытующих щелочек, встретились с ее немигающим взглядом. Через минуту Жюльен, как показалось Амалии, облегченно вздохнул.

— Тогда я должен поблагодарить его. Амалия сделала шаг к нему, но не настолько близко, чтобы прикоснуться.

— Если так, нельзя ли отменить эту бессмысленную дуэль? Ты был оскорбленной стороной, не мог ли бы ты…

— Нет! — прервал ее Жюльен. — Я могу смириться с тем, что сделала ты, но не Роберт… Он предал тех, кто ему доверял. Он знал обо всем с самого начала, и его вполне устраивала та роль, которую он готов был играть до бесконечности… если вовремя не остановить, конечно. Я не могу это оставить без последствий.

— Пожалуйста! Прошу тебя… Я сделаю все, что ты пожелаешь! — В голосе Амалии звучала мольба.

Кривая усмешка скользнула по губам Жюльена.

— Волнуешься за него… или за меня? Наверное, зря спрашиваю.

— За обоих! Что бы ни случилось, все — на моей совести.

Фраза эта сорвалась с ее губ случайно, но она была чистой правдой. Амалия дотронулась до его руки, в ее карих глазах застыла мольба.

Жюльен погладил щеку жены кончиками пальцев. Лицо его смягчилось.

— Какая же ты красивая! Идеал большинства мужчин: очаровательная, страстная, трудолюбивая и невероятно милая. Я мог бы соблазниться.

Амалия ждала, дыхание перехватило. Как сможет она выполнить то, что только что пообещала, как сможет после этого жить в согласии с собой? И все же она не отшатнулась, не отпрянула.

Его рука медленно вернулась в карман халата.

— Такая жена для меня — украшение дома, если не постели… Это все, о чем я прошу тебя.

Дом семейства Морней был построен в классическом стиле наподобие греческого храма, окруженного со всех сторон колоннами, которые поддерживали крышу и галереи. На втором этаже галереи не было. Дому не исполнилось еще и двух лет. По меркам Сан-Мартинвиля он был слепа претенциозным и смахивал на жилище нувориша. Однако сей факт никому не мешал пользоваться гостеприимством месье Морнея, человека в высшей степени примечательного. Он, например, прекрасно разбирался в винах и предпочитал жить в городе, управляя своими небольшими владениями на берегах реки Теш, нежели вести огромное хозяйство на землях в долине Миссисипи, которые он только изредка навещал. У месье Морнея была пухленькая смешливая женушка, которая умела создавать уют, принимать гостей и раз в два года одаривала мужа живым доказательством своей любви и привязанности. В результате двадцать четвертый год совместной жизни встречала вместе с двумя сыновьями и тремя дочками на выданье, для которых, собственно, и устраивались эти роскошные увеселения.