Вернувшись домой, Нина окончательно убедила себя, что совершила очередную глупость: она не должна была соглашаться на общение с этим странным юношей. Он болен, в его глазах время от времени вспыхивало безумие. Она ничего не знает о нем. Только то, что он умеет рисовать, и то, что его мать в сумасшедшем доме. Чудесно! Нина первым делом юркнула в ванную, быстро сняла с себя вещи и бросила их на пол. Потом долго стояла под душем. С каждой минутой пребывания дома она все больше осуждала себя за безрассудство. Она усмехнулась, подумав, что из них двоих в этой ситуации более безумной была, пожалуй, она. Но маленькая бумажка с номером телефона Димы, как нарочно, упала на кафельный пол ванны. Мелкие цифры слились в одну черную линию. Нина смотрела на них сквозь поднимающийся пар и все никак не могла решить, как быть. Наконец она сказала себе, что обязательно позвонит, как обещала. Но к нему больше не поедет.

С этим она зашла в спальню, легла на кровать и не заметила, как уснула. Полотенце, которым она обмотала голову, сбилось и лежало рядом с подушкой влажным комом. Нина то и дело касалась его лицом и недовольно отворачивалась, отодвигалась. Она спала так, как не спала с тех пор, как осталась одна на этой широкой кровати. А утром вскочила и недоуменно уставилась на часы: половина восьмого. Это было слишком рано для нее. Обычно Геннадий, заметив, что она проснулась, приносил ей чашечку кофе и, улыбаясь, смотрел, как она – сонная, с едва открытыми глазами – с наслаждением пьет его.

Нина нахмурилась – кофе больше не будет. Вообще ничего не будет. Воспоминания жгли ее, делали истерично вспыльчивой. Прошлое ушло в небытие, а о будущем думать было страшно. Все было настолько неопределенным. Так хотелось жить, не задумываясь ни о чем. Просто быть рядом, купаться в любви, иметь массу возможностей для осуществления желаний, не шевеля при этом пальцем. Нина потянулась, снова закрыла глаза – как же было хорошо! Господи, ну почему все хорошее так быстро заканчивается?! Теперь нужно думать о том, на что жить, как жить. Средства, оставленные Соболевым, не бесконечны… Еще немного, она вступит в права наследства, и желание Геннадия станет реальностью. Она – хозяйка всего, что принадлежало ему. В ее возрасте – приличная материальная поддержка. Только бы с умом распорядиться. Не растранжирить, не разнести по барам, не пустить по ветру, в поисках призрачного успокоения.

Поднявшись с кровати, Нина увидела свое отражение в зеркале – спутавшиеся волосы рассыпались по обнаженной груди, плечам. «Хороша, чертовка!» – зло сощурилась она и направилась к телевизору, удивляясь, что не включила его еще вчера. Обычно она просыпалась от его шипения поздно ночью. Телевизор создавал иллюзию присутствия кого-то рядом, и становилось не так страшно, одиноко. Подобрав волосы резинкой, Нина зашлепала босыми ногами на кухню. Она поставила чайник, едва не обожгла пальцы горящей спичкой. И тут вспомнила о своем новом знакомом. Голубые, полные восторга и почитания глаза Димы – самое свежее воспоминание, к которому Нина не знала, как относиться. Она с трудом представляла, что снова переступит порог его комнаты. До обещанного звонка оставалось еще много времени.

– Да уж, – Нина села за кухонный стол, подперла рукой щеку. Напротив на стене висел телефон. Она не любила отвлекаться от своих кулинарных дел, бегая каждый раз в комнату, услышав звонок. Бывали дни, когда телефон звонил очень часто. Однажды она что-то высказала по этому поводу Соболеву, и на следующий день на кухне появился новый телефонный аппарат приятного цвета кофе с молоком. Теперь этот телефон звонил все реже и реже. Не стало Геннадия – автоматически постепенно сошли на нет телефонные звонки. Связь стала словно односторонней: Нина звонила маме, Лене Смирновой, тете Саше. В последнее время – в различные ателье в поисках работы. Ей везде тактично отказывали, и, не огорчаясь, Нина продолжала сокращать список потенциальных рабочих мест. Для нее это была пока игра. Она нуждалась в этих коротких, похожих друг на друга разговорах больше, чем в результате.

Сегодня она не хотела вообще снимать трубку, но давать пустые обещания было не в ее стиле. Поэтому к вечеру Нина составила в голове примерный план своего разговора с Димой. Она хотела тактично сказать, что роль натурщицы не для нее, даже если это делается для такой великой цели. Увековечивание в веках ее красоты – это прекрасно, но пока нужно отложить их сеансы. Она хотела сказать, что им обоим одиноко и тяжело, но не стоит искать друг в друге поддержки всерьез и надолго. Это приведет только к новым проблемам.

Две чашки кофе стояли на столе. Глядя на ту, что предназначалась Соболеву, Нина молча пила, делая небольшие глотки. Кофе был нестерпимо горячим, но она любила этот обжигающий вкус. На подоконнике лежала пачка сигарет. Нина смотрела на нее, спрашивая себя, не сделать ли утренний кофе с сигареткой одной из новых традиций? И тут же ответила «нет». Она делает это в совершенно другой ситуации. Сейчас ей это не нужно. Допивая кофе, Нина набирала номер телефона, продолжая мысленно приводить новые доводы в пользу прекращения неожиданного знакомства.

Дима наверняка подошел к телефону раньше обговоренного времени. В трубке раздалось всего два гудка, и Нина услышала его взволнованный голос. Она старалась говорить приветливо и весело. Сначала ей это легко удавалось. Со стороны это было похоже на беседу двух знакомых, которые не так давно виделись. И особых новостей нет, и не созвониться нельзя. Но когда Дима конкретно спросил о времени следующей встречи, Нина растерялась. Куда-то подевались приготовленные фразы, аргументы. Она замялась и все кружила вокруг да около.

– Ты что, передумала встречаться? – дрогнувшим голосом спросил Дима. – Я же еще не закончил. Осталось немного.

– Мне кажется, ты настолько талантливый, что схватил все с первого сеанса, – начала Нина, но Дима тут же перебил ее.

– Ты приедешь сегодня?

– Нет, – она представляла, как беспокойно забегали его глаза по обшарпанным стенам длинного, темного коридора.

– А завтра? – надежда уже едва теплилась в глухом, чуть слышном голосе.

– Может быть, завтра, – торопливо согласилась Нина, не понимая, зачем она это делает. Она не хотела признаваться себе, что ей просто было страшно оставаться с ним один на один в запертой комнате. Она боялась снова увидеть отрешенно-болезненный взгляд его голубых глаз. Они тогда становились почти прозрачными и смотрели словно сквозь нее. Этот взгляд было нелегко переносить. Нина почувствовала, что ее желание помочь Диме не такое сильное, как показалось вчера. – Завтра должно получиться.

– Не верю я тебе, – тихо сказал Дима. – Вы все врете.

– Кто все?

– Мама, отец, друзья, ты…

– Ты преувеличиваешь. Мы поговорим об этом, когда я приеду, – сказала Нина, уловив в его интонации что-то новое, пугающее. – Мы обязательно поговорим при встрече.

– Значит – никогда, – прошептал Дима, справляясь с комком в горле. – Почему я поверил тебе вчера?

– А что бы могло измениться?

– Ничего.

– А теперь?

– Все! – закричал Дима, бросая трубку. Старый телефон не выдержал – извилистая трещина прошла по всему корпусу. И глядя на нее, Дима боролся с нарастающим желанием схватить телефон и швырнуть в глубь этого темного коридора.