Подняв глаза к небу, она пристально посмотрела на быстро бегущие облака. Ветер гнал их, и они, не имея сил сопротивляться, повиновались его силе. Где-то там, в бесконечных просторах, недостижимых ни взгляду, ни мыслям, нашел свое пристанище Геннадий. И одному ему известно, что он думает, глядя на то, как художник уговаривает ее стать своей Галатеей. Испытывая невесть откуда взявшееся злорадное удовлетворение, Нина согласилась. Первый сеанс обезумевшего от радости мастера состоялся прямо на месте их встречи. Только теперь он решил представиться и, услышав в ответ, как зовут ее, широко улыбнулся. В этот момент Дима показался Нине привлекательным молодым человеком. Она стала разглядывать его с интересом, развлекая себя тем, что придумывала историю его жизни.

Посадив Нину на маленькую табуреточку, он сел напротив на скамейку. Карандаш в его руке двигался быстро, то резко, то плавно. Временами работа прекращалась, пронизывающий взгляд его застывал, придавая лицу отрешенное выражение.

– Дима, мне холодно, – наконец призналась Нина, зябко потирая плечи. Хотя на улице стоял июнь, сильный ветер под вечер заставил многих надеть что-то потеплее. Нина вышла из дома, когда на улице было тепло и уютно, а теперь она продрогла, жалея, что оставила в прихожей пиджак.

– Предлагаю отметить наше знакомство, – сворачивая работу, сказал Дима. Резким движением он отбросил длинную прядь волос от лица. Поправил яркокрасную повязку на лбу. Нина усмехнулась, подумав, что все люди искусства немного странноватые: одежда художника, его длинные волосы, грязные кроссовки, не мытые со времени последнего дождя – все это, повидимому, должно было составлять необычный образ творческого человека. – Я знаю один уютный бар, где мы сможем прекрасно провести время.

– Я не возражаю, – ответила Нина, представляя, как она будет смотреться рядом с этим непризнанным талантом. Впрочем, перспектива провести очередной вечер в одиночестве тоже не казалась ей лучшим вариантом. Да и выпить чего-нибудь крепкого она не откажется наверняка. – Только предупреждаю, я не пью пива, сухого вина и всякой подобной бурды. Я говорю для того, чтобы ты не уставился на меня удивленно, когда я закажу себе водку.

– Вот это по-нашему! – присвистнул Дима, складывая пальцы в жест, означающий полный порядок. Они направились в сторону оживленного парка. – Ты удивительная девчонка!

– Я вышла из этой категории, – медленно идя рядом, заметила Нина.

– Тогда ты удивительно молодо выглядишь.

– На сколько?

– Выпускница школы, не старше, – прикуривая, ответил художник.

– Слабовато у тебя со зрением, Димуля, – покусывая нижнюю губу, многозначительно произнесла Нина. – А еще художником себя называешь. Где же твоя наблюдательность?

– Что ты хочешь сказать? Тебе лет сто и ты прекрасно сохранилась, потому что знаешь средство вечной молодости? – Нина засмеялась в ответ, подумав, что делает это так, как Соболев. Она переняла у него многие фразы, жесты, мимику, даже смех. Но Дима укоризненно покачал головой. – И смеешься ты, как ребенок.

– Ладно, так и скажи, что самому не так давно стукнуло восемнадцать и хочется оказаться старше. Я права?

– Нет, мне двадцать три.

– Значит, ты тоже замечательно выглядишь. Бриться начал? А то по твоей нежной коже ничего не определить, – съязвила Нина.

– Перестрелку считаю оконченной. Объявляется перемирие. Идет? – улыбаясь, спросил Дима и протянул открытую ладонь. Нина с силой хлопнула по ней своей. Они уже заходили в маленький и показавшийся Нине с первого взгляда уютным бар. – Значит, говоришь, по водочке закажем?

После двух часов бесед о вечном, глобальном, бессмертном и лирическом Дима осмелел настолько, что предложил Нине отправиться к нему домой. Головы у обоих были заторможены изрядной дозой спиртного, но когда Нина отвечала «да», она все прекрасно понимала. Дима расплатился с барменом, взял ее за руку и, время от времени заглядывая ей в глаза, повел к себе. Они шли переулками, закоулочками, петляли, выходя на совершенно незнакомые Нине улицы. Она точно знала, что обратной дороги не найдет, и с опаской в голосе сказала об этом.

– А тебе пока не нужно будет возвращаться, – едва ворочая языком, ответил Дима. – Я собираюсь похитить тебя у всего человечества на некоторое время. Идет?

Нина снова согласилась, пьяно улыбаясь и представляя, как будет позировать обнаженной в какой-нибудь маленькой, душной комнате с бесподобным творческим беспорядком. Но то, что она увидела, превзошло ее ожидания: маленькая комнатушка в бесконечной коммуналке, наполненной сыростью и несочетаемыми запахами. Суровые взгляды соседей, считающих своим долгом высунуться хоть на мгновение в узкие щели отворенных дверей. Здесь не оставлялась без внимания самая ничтожная мелочь. Как же могли они пропустить такое событие, как появление рыжеволосой бесстыжей девицы, хохочущей во весь голос, несмотря на поздний час.

– Спорим, я сейчас открою дверь, а там кто-нибудь из твоих соседей ушко прислонил? – задиристо спросила Нина через несколько минут пребывания в гостях у Димы.

– И спорить не хочу – все именно так и будет. Только ты как появилась, так и исчезнешь, а мне они потом устроят промывание мозгов с множеством пакостей. На это коммунальщики великие мастера. Говорят, раньше в таких квартирах жили дружно, витала особая атмосфера. Не верю! Люди не меняются, а если это и происходит, то лишь в сторону маразма, – Дима обреченно махнул рукой. Медленно провел языком по сухим губам. – Да ну их. Работать-то будем?

– Будем.

– Присаживайся в кресло. Только поосторожнее, не слишком опирайся о спинку – она может отвалиться в любой момент, – предупредил Дима, оттачивая карандаш при помощи острого скальпеля. Заметив удивленный взгляд Нины, поспешил добавить: – Моя маман работала в одной больнице. У нее была мания – воровать инструменты. Скальпель – самое безобидное, что она умудрилась притащить домой. Видишь – пригодился.

– А где она сейчас? – никак не находя удобной позы в этом поскрипывающем кресле, спросила Нина.

– В дурдоме, – просто ответил Дима и посмотрел на нее. – Ты не переживай. Я не такой. Говорят, что шиза передается через поколение. Меня пронесло.

– Хочется верить, – Нина даже протрезвела. Она только сейчас поняла безрассудство своего поступка.

К тому же большое окно в комнате было настежь открыто, а эта июньская ночь была достаточно прохладной. – Прикрой окно – холодно.

– Желание музы – закон! – Дима мгновенно прикрыл раму и, отложив бумагу и карандаш, спросил: – Пить хочешь?

– Хочу.

– Водка была дрянь. Спирт, а не водка. Сушняк начался, – Дима налил из высокого, в некоторых местах обсиженного мухами графина воду и стал жадно пить. Нина смотрела на стакан не первой свежести, и с каждым глотком своего нового знакомого утолялась и ее жажда. Ничто на свете не могло ее заставить сделать хоть глоток из этого мутного стакана. Дима снова наполнил его до краев и трясущейся рукой протянул Нине. – Пей, пожалуйста.