Краем глаза я заметил наверху какое-то движение, но рассмотреть, что же это было, не успел, мы уже были под путепроводом. Внедорожник заскакал по рельсам, и буквально через минуту мы были на другой стороне железной дороги.

— Чпок, вон дыра! Сто метров на одиннадцать часов! — непонятно зачем, Андрей и так видел эту прогалину в заборе, крикнул я.

— Заноза, на мосту зашевелились! — это уже Шляпа, вцепившийся в поручень у заднего окна. — Пятеро! Нет, семеро!

— Чем вооружены? — «Язык бы не прикусить за всеми этими разговорами!» — мелькнула мысль.

— «К… к-калаш» и ружья! — А Саня, похоже, всё-таки прикусил!

Ещё тридцать метров, и мы выскочили на ту сторону!

231 километр от предыдущей точки.

Штаб-квартира Совета Следопытов.

«О-хо-хо! Голова опять чугунная, наверное, давление поднялось из-за всей этой суматохи. Надо попробовать сегодня хотя бы в одиннадцать отбиться…» — И Глава Братства Следопытов откинулся на спинку роскошного кожаного кресла.

«Кабинетик у меня теперь дай боже всякому, и положение соответствующее. А вот спросил меня кто, хочу я всё это? Признаться самому себе иной раз труднее, чем кому-нибудь постороннему. Или другу. Пришёл бы сейчас Васька и спросил: „Витала, а если бы тебе дали шанс отыграть всё назад, согласился бы?“ И я честно бы ему ответил: „Да, Вася!“

Устал до отупения. Спасать, плести интриги. Людьми, как пешками, двигать… А остановиться нельзя, потому как для тех же людей.

Не реши мы тогда с Васей народ собирать и власть в свои руки брать, что бы вокруг творилось, а? Дерьмо, а не жизнь была бы! Что у нас тут тридцать лет назад творилось? С запада — прибалты, с востока — банды пермских „уголков“,[105]с юга всякая шушера прёт, стараясь последнее отобрать… Да и местные тоже хороши были, чуть не свалились к простому, но очень привлекательному принципу: „У кого ружьё — тот и прав“. Бр-р-р-р! Как вспомню — так вздрогну!

А наш первый отряд? Пятнадцать человек, вооружённых с бору по сосенке, кое-как одетых, без связи и с четырьмя машинами… Впрочем, вскоре машин стало куда как больше, чем людей… Тачки, брошенные из-за поломки или просто потому, что хозяин в атомном пламени сгорел, на каждом шагу стояли, а вот человека подходящего, с авантюрным настроем и ответственного при этом, — днем с огнём и в более спокойные времена сыскать трудно. Как мы тогда от перегрузки не загнулись — вообще непонятно! Банду отбить, потом сразу в рейд, добро собирать, по возвращении — людей в деревнях агитировать… Сына с женой, бывало, неделями не видел. Васька потому своего Илюшку в Следопыты тянул, что скучал сильно. А так — хоть на глазах почти всё время…»

За окном раздались весёлые детские крики.

«Ребятишки с горы на картах-тележках катаются. Каждую весну… И совершенно их не волнует, что для иных наш ДБК — „Дом без культуры“ — страшилка ещё та. Я ведь, когда мы из Бернова в Торжок перебирались, против заселения в городской Дом культуры был, но Васька уговорил. И магазины в торговых рядах — тоже его идея. Как продавали в крайнем слева электронику до Катастрофы, так и сейчас продают. А за ним „Игрушки“, а потом — „Свет“. Позже я уже сам понял, что не коммерции ради друг это затеял, якорь психологический для людей, вот что вышло. Примета, что жизнь налаживается. Ну и нашим хабар не так далеко везти».

У стоящего на столе «Панасоника» («Ох, как же радовались ребята, когда в кювете на ленинградской трассе нашли фургон, набитый оргтехникой! Только вот на налаживание телефонной сети ушло потом целых три года…») замигала лампочка вызова.

— Да, слушаю! — А в голове вертится: «Да пропадите вы все пропадом! И пяти минут спокойно посидеть не дадут!» И тут же другая мысль: «А кто тебя трубку поднимать заставлял? Пушкин, что ли?»

— Виталий Андреевич, это Терёшин, — голос Валерки звучит бодро, хоть парень уже третьи сутки без сна и на ногах, точнее — спит урывками и на колёсах. — К приёму гостей всё готово, от попов весточка пришла, что они наших приветили и дальше по железке отправили, так что можно ожидать — до места в срок доберутся.

— Это хорошо, Валера. Очень хорошо. — «Надёжные союзники посадские. Хоть первое время и пугали их тараканы. В молодости и с большого перепою привидеться не мог такой симбиоз — монахи и милиция. Всегда Стругацкие, с их всеобщей интеллигентской страшилкой — Святым Орденом, на память приходили. А на поверку оказалось очень даже ничего — душевно, можно сказать». — Что-нибудь ещё?

— Да, Виталь Андреевич, есть и печальные новости. Отец Андрей Зайченко умер. Два дня назад.

«Ну вот, ещё один ровесник, соратник, друг! Скоро и мне пора… — резанула предательская, почву из-под ног вышибающая мысль. И тут же вслед — другая, яростная: — А вот хрен вам по всей морде! Не дождётесь! Как и положено боевому коню — на бегу сдохну, так что сам не замечу! Капитана Сибанова просто так не согнуть!»

— Жаль, хороший мужик был. Умный, — это уже вслух и в трубку. Голос твёрд — не хватало ещё, чтобы ближайший помощник, воспитанник, почти сын, подумал, что врачей в кабинет шефу звать пора. — Кто теперь вместо него?

— Отец Владимир. Илюха с ним пообщался, и он сам на нас вышел — сообщение по «мылу» прислал. Предлагает через недельку-другую встретиться, обсудить ситуацию.

— Да? Хорошо! — «Надо интонацией Валерке показать, что очень работой доволен. Орденов-то у нас с медалями нет. Да и что все эти побрякушки по сравнению с настоящей, искренней благодарностью? Побрякушки и есть. О, чуть ещё об одном деле не забыл…»

— Валер, Лизонька сейчас на месте?

— Да. Полчаса назад в коридоре у медблока встретил.

— Будь добр, попроси её ко мне через… — быстрый взгляд на массивные настенные часы, — через час, без пяти минут шесть, зайти.

— Хорошо, Виталь Андреевич, попрошу.

— Ну и ладненько! Кстати, от пскопских ответ не пришёл?

— Пока нет, но у них там обрыв кабеля случился.

— Диверсия?

— Нет, что вы! Один молодой «баобаб» трактором на столб наехал — с управлением не справился, когда перед молодухами выпендривался.

— Точно?

— Точнее некуда. Я лично по радио с майором Гавашели разговаривал. Вы ж «особистов» тамошних знаете — душу вынут, под микроскопом рассмотрят и назад через задницу засунут!

«Смешно и очень точно псковичи описаны! Старая школа всё-таки. Оттого, наверное, мы во времена оны… Ну вот, я уже и думать начал как в спокойнейшем, если с нашими временами сравнивать, девятнадцатом веке! А что поделаешь? Старые романы так перед сном успокаивают! Мысли в порядок приводить помогают. Читаешь про треволнения какого-нибудь осташковского помещика или калужского предводителя дворянства — и млеешь. Старость это, наверное».