— И что, много туда «прилетело»? — спросил Тушканчик, откусывая от купленного в Ликино сдобного калача.

— Прилично. — Иногда немногословие Говоруна может до инфаркта довести! — Сам прикинь — аэродром, связисты какие-то секретные, авиационный центр в Жуковском… Не, мало что уцелело. Мы тогда без хабара практически вернулись.

— А сами Люберцы? — перевёл я разговор на более насущные проблемы.

— Там не так «горячо» было. Народ, похоже, просто подальше от Столицы сваливал. Но я им не завидую — между тремя горячими зонами оказаться… Да и по окраинам явно ударная волна со «светом» прошлась.

Я ещё раз посмотрел на карту, выданную мне Виталием Андреевичем. «Понятно, почему он на памятник нас нацелил — район, где он установлен, с обратной от Города стороны Люберец, и от упомянутых Фёдором мест дотуда километров десять по прямой. Вполне могла „вертушка“ уцелеть. — Я бросил взгляд на часы. — Семнадцать минут четвёртого. Вполне успеем до темноты доехать!»

Фёдор оказался прав — вскоре после того, как мы проехали заброшенное большое село, отмеченное на карте как Чулково, и перемахнули через Москву-реку по красивому, с изящными ажурными фермами, мосту, с правой стороны открылась знакомая картина «ядерной пустоши». Поля, раскинувшиеся вдоль Новорязанского шоссе, заросли бурьяном и кустарником, а вдалеке я рассмотрел развалины каких-то зданий промышленного назначения. Дорога пришла в полный упадок, да к тому же была вся заставлена изржавленными остовами машин, и нам приходилось ехать в основном по обочине. Картина, кстати, весьма характерная для мест, расположенных неподалёку от тех объектов, куда «прилетело». ЭМИ[100]вырубал электронные системы автомобилей, и они оставались стоять там, где встретили наступление конца света, если только их никто не утаскивал с целью поживиться, причём, как правило, чем новее и навороченней была машина — тем сложнее её было восстановить. Потом вспыхивали, напитавшись жаром беспощадного светового излучения, покрышки, пластик и человеческая плоть, а пришедшая стена ударной волны довершала дело.

Собственно, поэтому мы и ехали по обочине — Быково и Жуковский находились как раз справа от дороги и тогда, двадцать девять лет назад, фронт спрессованного адской силой воздуха сдвинул замершие машины к осевой линии. В Островцах и Октябрьском пришлось чуть сложнее — там дома приняли на себя удар, и трасса была заставлена машинами плотнее. Но мародёры поработали и тут — многие машины, особенно грузовики и внедорожники, стояли без колёс и с открытыми капотами, и практически у всех машин были выломаны лючки бензобаков. Ну, тут уж ничего не поделаешь — сами тем же занимались в своё время.

Дорога впереди нырнула под путепровод, а моё внимание привлёк необычный дом, стоявший неподалёку от дороги. Выстроенный на косогоре, он поражал воображение странной башней, возвышавшейся на два этажа над остальным строением, и это при том, что верх её был разрушен ударной волной.

— Саламандр в канале! — нарушило томительное, как всегда, когда практически любая экспедиция пересекала зону разрушений, молчание. — У нас тут какое-то шевеление прямо по курсу.

— Заноза здесь. Тормозните и понаблюдайте! — Машина ребят ехала метрах в двухстах впереди, с тем расчётом, чтобы и мы успели прийти им на помощь и одновременно оба «Тигра» не попали в засаду.

Все ехавшие в нашей машине оживились, а Тушканчик открыл люк и приготовился занять своё место у гранатомёта. (Ехать через «зону» снаружи и глотать всё ещё фонящую дорожную пыль он посчитал неправильным.)

После нескольких минут томительного ожидания Сергей снова вышел на связь:

— Вроде ничего стрёмного, пять мужиков забор кирпичный разбирают у каких-то складов. По нашим крокам там таможенный терминал раньше был. Думаю, растащили его с тех пор целиком и полностью. Какие указания, кэп?

— Трогай вперёд помалу. Мы прикроем, если что.

Когда мы проезжали мимо складов, незнакомцы работу прекратили, но не попрятались, а спокойно разглядывали наши машины. Земля тут никому не принадлежит, плохого они ничего не делают, и, соответственно, метаться незачем. Народ у нас всё-таки отходчивый и незлобивый, и без нужды друг другу глотку рвать никто не стремится. Остались кое-где дикие банды, что крестьян трясут и беспредельничают, но бывшая столица — место, принадлежащее всем. Вот если с кем из представителей окружающих поселений поссоришься, уехать из Москвы будет довольно сложно, по цепочке передадут, что «хулиганы приезжие» себя неправильно ведут, и могут остановить и разборки устроить. Причём обидишь посадских, а отвечать перед рязанскими или тверскими придётся. Нас, понятно, это особо не волнует, всё ж таки представители независимого и не самого слабого анклава, связанного договорами почти со всеми соседями. Да и много товара ценного от нас по соседям идёт топливо, лес, промтовары всякие.

А в самом Городе уже лет десять право чужой собственности стараются уважать. Если видишь у подъезда дома плакат, на котором чужой знак нарисован, — не суйся без нужды. Бывает, что кто-нибудь чужие вывески снимает, но тут уже по пословице: «Не пойман — не вор». Да и знаки эти разные бывают: кто-то рисует, кто — из верёвок плетёт, а некоторые из дерева или металла делают. Пока все не выучили, случались накладки и по незнанию.

В посёлке Октябрьский мы встретили ещё две группы добытчиков: члены одной разбирали на кирпичи полуразрушенный коттедж «новорусского» облика и грузили добычу на две подводы, а другой — просто отдыхали после тяжких трудов, сидя в кузове старенького, но всё равно внушающего уважение своими размерами трёхосного «Урала».[101]