— Да, — отвечаю слегка охрипшим голосом, пытаясь сесть, но запутываюсь в одеяле.

Сильно хочется пить. Но хотя бы уже не знобит, правда, состояние всё равно коматозное.

— Привет. Как дела? — спрашивает Динар. — Добрались нормально?

— Да, всё хорошо, — на автомате отвечаю я.

— А что с голосом?

Я слышу щелчок зажигалки, затяжку и выдох.

— Приболела малость. Что ты хотел?

— Хотел домой к вам заехать, с Тимом погулять. Я завтра уже вернусь. Естественно, в пределах двора и под контролем няни. Никуда уводить ребёнка не буду. Похищать и вывозить из страны — тоже.

Я сбита с толку его словами и не знаю, что ответить. По идее, ведь ничего плохого нет в том, что он приедет к сыну? Но я всё равно переживаю. Сама не понимая почему. А ещё пугает эта странная привязанность к человеку, которая не проходит даже с годами.

— Хорошо, но ненадолго. Я позвоню Симе и предупрежу её о твоём визите, — говорю нарочито спокойно.

— Вы когда обратно?

— Завтра вечером.

— Ты правда в порядке, Наташ? Голос больной и измученный. — Его официальный тон растворяется в неподдельной искренности.

— А если нет? То что?

Я злюсь на Динара. Это из-за того поцелуя в прихожей меня так штормит. А впрочем, можно кого угодно винить в том, что сейчас происходит в моей жизни, но суть одна: я запуталась. И нападаю на Асадова, потому что это защитная реакция. Не хочу, чтобы он лез в душу с расспросами, что не так с моим голосом. Парня я вчера обидела хорошего. А всё из-за чувств к тебе. Доволен? Этого ты добивался? Жаль, высказать вслух нельзя, но очень хочется.

— Просто переживаю. О тебе ведь есть кому позаботиться?

— Илья обеспечивает мне психологический и физический уход лучше кого бы то ни было. Всё?

Динар усмехается.

— С трудом верится, но ладно. Выбор у меня невелик. Я за тысячу километров сейчас нахожусь. Скинуть тебе завтра наши фотки с Тимуром?

— Нет, — заявляю категорически и немного грубо.

— То есть снимать нас с сыном в парке исподтишка — это норма, но, если я пришлю наш общий снимок сам — нет?

— Что ты хочешь, Динар?

— Тебя. Тебя и нашего сына. Обратно, — отвечает спокойно и сдержанно, словно это само собой разумеющееся.

Я прикладываю ладонь к щеке. Кажется, жар вернулся. И голова опять кружится.

— Ты против? — нажимает он интонацией голоса.

— Вот так просто, да? Захотел — выбросил из жизни, как надоевшего котенка, а потом взял и вернул обратно?

— Сложности меня никогда не останавливали. Так ты хочешь наш общий снимок с сыном или нет? — повторяет он вопрос. — Свой ты не прислала, хотя я очень ждал. Мне потом тоже пришлось разыгрывать из себя дешёвого детектива и снимать вас украдкой.

— Я хочу трубку положить, Динар...

— Хотела бы — сделала это, — посмеивается он.

Да пожалуйста! Наверное, плохое самочувствие сказывается на настроении. Я раздражена. Или меня задевает то, как он себя ведёт. Слишком самоуверенно. Вбил себе что-то в голову и теперь идёт напролом.

Спускаю ноги на пол и сижу какое-то время, прислушиваясь к себе. Мне чуточку лучше. Нужно найти Илью и поговорить. Наверное, он внизу с ребятами? Я иду в ванную, привожу себя в порядок и выхожу из комнаты. Хочу извиниться перед ним за вчерашнее: чувствую неловкость, что всё так вышло. И ещё звонок от Асадова... Будь он неладен! Ну захотел приехать и увидеть сына — сообщение напиши и спроси. Зачем звонить и пытаться со мной заигрывать?

В доме стоит тишина, всех ребят я нахожу на улице. Погода замечательная. Мужская половина жарит мясо у мангала, женская — сидит в беседке и о чём-то оживлённо разговаривает. Запах готовящегося на углях мяса — умопомрачительный. Слюна собирается во рту, и желудок урчит от голода. Я со вчерашнего дня толком ничего и не ела.

Заметив меня, Илья тут же оказывается рядом:

— Златовласка! Ты зачем встала? Выглядишь бледной... Я бы принёс еду в комнату. — Он убирает локон мне за ухо и смотрит с нежностью.

— Мне лучше. Температуры вроде нет.

От Ильи всё ещё пахнет алкоголем. Я замечаю, что его запястье забинтовано, и вопросительно изгибаю бровь.

Трогаю его руку и слегка поглаживаю кожу:

— Что это?

— Да мелочи. Жить буду.

— Илья!

— Переживаешь за меня или просто ради приличия спрашиваешь? — усмехается он, а в глазах плещется обида.

Его задел мой вчерашний отказ. Я бы на его месте тоже обижалась. Особенно если бы после проведённой вместе ночи планировала сделать предложение и показать, насколько серьёзны мои намерения по отношению к другому человеку.

— Переживаю, — отвечаю спокойно и выдерживаю его пронзительный взгляд. — И ты бы не налегал сильно на алкоголь: нам завтра ехать домой, я не уверена, что оклемаюсь и смогу сесть за руль.

— А я планировал налегать, — упрямо заявляет Илья. — Иначе энергию придётся направить в другое русло и дело дойдёт до принуждения. Светка же давно водит — я её попросил, если что, сесть за руль. Не думаешь же ты, что больную тебя посажу? — снова кривит он губы в усмешке, но я слишком хорошо его знаю. Ему сейчас больно.

— Ничего я не думала, Илья...

Мне неприятно видеть его таким. С лихорадочным блеском в глазах. Всё же причинять боль другим мучительно. Отчасти я могу понять чувства Динара сейчас и в тот вечер, когда я уходила от него. Но разница между тем, когда ты причиняешь боль умышленно и когда — вынужденно, колоссальная.

— Пойдём, присядем, — кивает Илья на дальнюю беседку, где никого нет. — Тебя шатает, — замечает он. —