Гуру тихо вздохнул:

– Я ведь не думал, что после нашего разговора он пойдёт прямиком к тебе, – в голосе учителя звучало искреннее сожаление и улыбка. – И тем более не думал, что он сдаст меня, старого дурака. Так что прости наши сплетни. Это всё опять моя сентиментальность.

– Да я не злюсь, – тихо сказала Аня. – Просто любопытно, что конкретно ты ему сказал.

– Да то же, что и тебе говорил не раз. Что в тебе больше потенциала, чем у всех, кого я когда-либо учил. Сказал, что ты разуверилась в Ордене и теперь пытаешься найти свой путь, – раздался треск сухих ветвей, подброшенных в костёр. – И ещё, кажется, что ты всё ещё винишь меня в том, что случилось с остальными.

Оба они замолчали. Только щёлкал хворост в костре, и сладко пахло дымом и хвоей.

– Я тебя не виню, – сухо произнесла Аня.

– Правда? – спросил Гуру.

– Правда. Раньше винила. Теперь не виню.

– Значит, отныне я буду спать спокойнее…

– Но я по-прежнему не хочу, чтобы ты втягивал меня в свои дела, – решительнее сказала Аня. – Ты знаешь, что я пошла сюда только ради него. Но когда мы выберемся отсюда, я не хочу чтобы ты снова вытаскивал меня из комнаты. Не хочу слышать об Ордене. И чтобы Ньютон ко мне приходил – я тоже не хочу.

Гуру ворошил трескучие угли.

– Ты меня понимаешь?

– Да, Анечка, я тебя понимаю, – учитель молчал. – Вот только…

– Только что? – напряжённо протянула Аня.

– Будет лучше, если ты сама ему об этом сообщишь. Когда выберемся, разумеется.

– С чего это? – Анин возмущённый шёпот едва не сорвался. – Я просто хотела и хочу, чтобы вы оба оставили меня в покое. Но ты втянул меня в это! Заварил кашу, тебе и ложку в руки! Сам объясни Ньютону, что к чему, и не делай меня крайней.

– Может, я и втянул тебя в этот поход, – хмуро подметил учитель. – Но не я позволил Ньютону войти в твою комнату.

– Я сделала это ради тебя! То есть, чтобы ты, наконец, отстал от меня!

– Правда? – в ровном голосе Гуру прозвучало сомнение. – А мне казалось, ты хотела с ним подружиться.

– Что за нелепица? – Аня зашуршала спальником, устраиваясь удобнее. А затем спокойнее спросила. – Зачем мне это?

– Может, за тем же, зачем и он хочет стать твоим другом, – предположил Гуру. – От страха перед одиночеством? Он так же одинок, как ты. У него ведь нет никого, кроме нас, Ордена и… тебя.

– У него есть реальность, – сказала Аня.

– У всех нас есть реальность. Однако мы здесь, на дне мира снов. Какой толк от реальности, где нас окружают десятки, сотни и тысячи людей каждый день? Чувствуем ли мы от этого себя лучше? Друзья и родные – циники. Для них мы – сумасшедшие. Все остальные – материалисты, для которых смятые купюры реальнее и ценнее, чем все чудеса Вселенной. Чудеса, которые они видят по ночам и упорно отрицают их существование… – Гуру помолчал. – Мы – изгнанники в реальности. Пусть там и люди, но человечного в них нет ничего. Они не задают вопросы, не ищут. Мясные машины, которые только едят, плодятся и делают это в автономном режиме. Реальность пережевала и выплюнула нас, – учитель переломил толстый прут и бросил его в огонь. – Если бы Ньютон был счастлив в реальности, или не был бы одинок, думаешь, он стал бы тем, кем стал теперь? Стал бы искателем, как мы? – Аня не отвечала, и Гуру тихо продолжал. – Думаешь, он бы вошёл в открытую тобой дверь? Тебе ли не знать, Анечка, что иногда жить во сне – это единственный способ жить…

– Не сравнивай! – неожиданно громко прошипела Аня, так что Ньютон вздрогнул и едва не открыл глаза. – И не пытайся заставить меня думать, что мы с ним похожи! Это ни черта не так!

Где-то по ту сторону костра кто-то застонал.

– Тише! – прошептал Гуру и стон усилился. – Ну вот, разбудила бедолагу.

– А не наплевать ли? – тихо, но уже в голос спросила Аня.

– Даже к врагам можно относиться с сочувствием.

– С сочувствием? Да ты же хотел его сожрать пять минут назад!

Пленник продолжал стонать.

– Эй… Чего он воет? – раздался сонный голос Хосе.

– Мы ещё договорим об этом позже! – рассерженно прошипела Аня Гуру и вновь усердно зашуршала, зарываясь в спальный мешок.

– О чём договорим? – с прежним непониманием спросил Хосе. – Эй?

– Спи, – коротко шикнул ему Гуру, поднимаясь на ноги, и зашагал к стонущему пленнику.

На следующее утро Ньютон очнулся в тени дерева-гриба. В голубом небе сияло высокое солнце, прожигая редкие кляксы облаков.

Голова всё ещё гудела, но острая боль прошла. Он осторожно приподнялся и увидел Гуру. Одетый в защитные штаны и тёмно-зелёную футболку, учитель сидел на низком пне недалеко от погасшего костра. В руках его был перочинный нож и какой-то диковинный фрукт, похожий на синий ананас размером с ладонь.

– Как самочувствие? – с улыбкой поинтересовался учитель, счищая с фрукта кожуру.

– Пока не знаю, – Ньютон приподнялся ещё выше, и в висках заломило.

Он прищурился, но всё же сел на постели из спальника и покрывала, снова посмотрел на свою левую руку, которая так и не «вернулась».

– Это нормально, – заметив его смятение, спокойно произнёс Гуру. – Мы в Эдеме, и фокусы с тонкой энергией, как в мире снов, здесь невозможны. Разум воспринимает всё вокруг, как реальность, поэтому и тонкое тело принимает форму физического и ничего с этим пока не поделать.

Мог бы предупредить, негодующе подумал Ньютон. Последнее, чего ему хотелось, так это чтобы Аня или Хосе видели его в таком виде. Они то выглядели такими же, какими Ньютон привык их видеть в мире снов, уж Аня точно. На той башне она была вроде прежней… Гуру тоже почти не изменился. Разве что чуть сбавил в животе, и залысины над загорелым лбом стали заметнее.

– Голодный? – спросил учитель.

– Нет, тошнит.

– У тебя сотрясение, – Гуру отрезал ломтик с белой мякотью и закинул его в рот. – Но, раз уж очнулся, всё нормально. Через пару дней всё пройдёт.

Ньютон огляделся: их скромный лагерь расположился на опушке, окружённой хвойными деревьями и деревьями-грибами. Возле кострища, в пепле которого валялись пустые консервные банки, раскиданы четыре лежанки, на одной из которых и сидел с трудом приходящий в себя молодой сноходец.

Он обернулся, пытаясь отыскать Аню и Хосе, но заметил лишь пленника. Корвич лежал отдельно от остальных, сонно свернувшись на собственном плаще в тени лиственницы. Его руки были скованны наручниками.

Ньютон осторожно встал и, чуть пошатываясь и держась за раскалывающийся висок, подошёл к пленнику ближе и ужаснулся. Лицо пепельноволосого было изуродовано до неузнаваемости огромной фиолетовой гематомой от середины лба до кончика искривлённого, будто вдавленного носа. Сине-зелёная опухоль пожрала глаза. А от виска до щеки тянулся уродливый шрам, сочащийся жёлто-красной лимфой. Шрам стягивали швы настолько небрежные, что казалось, они разойдутся в любой момент, и голова несчастного развалится на неравные половинки, как помидор, лопнувший на жаре.