– В отличие от тебя, Илюх, мне не надо ничего никому доказывать.

Сцепив пальцы в замок, я невозмутимо сообщаю баскетболисту, отмечая, как быстро улыбка исчезает с его лица и ползут к переносице брови. Слушаю мужской гогот, перемешанный с мелодичным женским смехом, и не ожидаю врезающейся в солнечное сплетение подачи.

– Тогда Саша со мной прокатится.

Саша

Спрятав озябшие руки в карманы толстовки, я полирую локтями гладкий холодный металл принадлежащей Латыпову новенькой Ауди и вся подбираюсь, стоит знакомой ярко-оранжевой Тойоте вырулить из-за поворота. Не могу справиться с поднимающимся из самих глубин души штормом, совершенно не контролирую инстинкты и ощущаю себя глупой пятнадцатилетней фанаткой какой-нибудь знаменитой рок-группы, растекающейся растаявшим мороженым при виде своего кумира.

По крайней мере, именно так я реагирую на появление Матвея, выпрыгивающего из тачки и вальяжно расправляющего плечи, как будто он хозяин жизни, вершитель судеб и владелец стадиона, где мы все находимся.

Закусив губу, я по-хорошему завидую сводному брату. У меня так и не получилось пробиться в местную элиту, так что сейчас я довольствуюсь скромной ролью симпатичного приложения к пользующемуся популярностью баскетболисту. И это чрезвычайно бесит.

– В отличие от тебя… никому доказывать…

Порыв ветра доносит до меня произнесенные непоколебимым тоном осколки фраз, и я невольно любуюсь Зиминым. Его растрепанными волосами, в которые до дрожи в коленях хочется запустить свои пальцы. Расстегнутой курткой и черной футболкой, облегающей мускулистое тренированное тело. Лихорадочным блеском родных темно-карих глаз.

А уже в следующую секунду я окунаюсь в пучину всепоглощающей ядовитой ревности, методично поражающей все органы и отключающей к чертям разум. Исподлобья слежу за Шаровой, которая возникает из ниоткуда и нагло жмется к Матвею, и вполне отчетливо представляю, как отдираю ее от парня и вожу накрашенным лицом по асфальту. До тех пор, пока Настя не взвоет и не свалит в закат. Да.

– Тогда Саша со мной прокатится.

Пропитанное неуместной, необъяснимой уверенностью предложение кажется если не вызовом, то отличным способом заполучить внимание Мота. Так что в это мгновение, я не думаю о том, что езда на байке с Латыповым небезопасна, может закончиться страшной аварией и привести нас с ним на больничную койку в реабилитационный центр.

Я лишь угрюмо ухмыляюсь, решительно отталкиваюсь ладонями от капота и делаю несколько шагов навстречу светящемуся, словно новогодняя гирлянда, Илье. Разглаживаю ткань безнадежно помятой толстовки и наспех собираю волосы в высокий хвост, чтобы не мешали.

– Погоняем, Сашуль?

– Ага.

Проследив направление кивка Латыпова, я смело шлепаю в сторону поставленного на подножку мотоцикла и старательно притворяюсь, что не ощущаю раскаленного пламени, спускающегося от шеи к пояснице. Позволив баскетболисту меня придержать, грациозно забираюсь на байк и принимаю у него из рук шлем.

– Саша, не смей!

Раскатистый то ли рев, то ли рык, раздающийся из толпы, ненадолго меня отрезвляет. Вынуждает мешкаться, вертя в пальцах балаклаву, и лихорадочно сглатывать, проталкивая в желудок волнение вместе с сомнениями. Но желание доказать Матвею, что он больше не имеет надо мной неоспоримой власти, пересиливает.

– У тебя забыла спросить! Поехали, Илья.

– Баринова, твою мать!

Пробирающий до самого нутра окрик врезается мне в висок ровно в ту секунду, когда я собираюсь натянуть на голову балаклаву и продемонстрировать сводному брату красноречивую фигуру из среднего пальца. А уже в следующую секунду я не чувствую твердой поверхности под собой, потому что Зимин резким движением сдергивает меня с мотоцикла и заставляет уронить на землю шлем, испуганно ойкнув и вцепившись в края его потертой куртки.

– Еще раз предложишь Саше покататься, костей с асфальта не соберешь.

С убийственным хладнокровием предупреждает приклеившегося к полу Латыпова Матвей и, взвалив меня на плечо, тащит к Марковнику Крестовского, как самый настоящий неандерталец. Упрямо игнорируя мои возмущенные визги и град ударов, осыпающих его мощную спину.

– Заткнись, Саша.

Процедив сквозь зубы, Мот с легкостью швыряет меня на заднее сидение, как будто мое тело ничего не весит, и с дребезжанием захлопывает дверь, карябая ржавым гвоздем по моим больным расшатанным нервам.

Огибает тачку, выхватывая у Крестовского ключи, и садится за руль, разбивая царящую в салоне тишину тяжелым шумным дыханием.

– Не слишком ли много ты на себя берешь, а, Матвей?!

– Скажи спасибо, что не в багажнике едешь!

Зимин глушит мой крик своим и, вопреки бушующей в его венах ярости, плавно трогается с места, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в оплетку.

Затыкаемся. Сопим дергано. Мысленно друг друга препарируем.

А по салону молниеносно растекается невидимая горючая смесь, как будто нас с Матвеем с макушки до пят коктейлем Молотова облили. Кажется, чиркни спичкой, и взлетим вместе с чужой Тойотой на воздух. Сгорим заживо и всю Москву вместе с собой подожжем.

– Включи, пожалуйста, радио.

Я беспокойно бросаю в напряженную спину сводного брата, потому что молчание становится невыносимым и беспощадным катком давит на уши. Усиленно растираю предплечья, прогоняя нервную дрожь, избавляюсь от кроссовок и подтаскиваю колени к груди, включая режим максимального энергосбережения.

– Ну, надо же так было влюбиться в эту дуру. Сколько б не уходил, не говорил: «Найду другую». Сколько б не уходил, все равно с**а ревную. Ревную тебя.*

Спустя десять ударов моего сердца, глубокий вибрирующий голос вперемешку с гитарным перебоем заполняет наэлектризованное пространство, снижая достигший предела накал. Рисует на губах Зимина снисходительную ухмылку, отражающуюся в зеркале заднего вида, и заставляет негромко подпевать бывшему еще вчера неизвестным молоденькому рэперу из Кирова.

– И обязательно ночью в тебе утону, ведь от твоих касаний я иду ко дну, – втянувшись, Матвей заканчивает куплет вместе со мной и притворно равнодушно выдает то, что я меньше всего ожидаю от него услышать. – Ты ненавидишь плавать, но все равно ходишь в бассейн по понедельникам и четвергам. Ты не любишь азартные игры, но на втором курсе прыгала с пирса голышом, потому что не захотела отвечать на вопрос о наших отношениях в «Правде или действии». На третьем курсе ты послала Воропаева, когда он решил к тебе подкатить, и расписала его тачку несмываемой краской. Ленька, кстати, об этом до сих пор не в курсах.

Отправив меня в нокаут, Мот берет непродолжительную паузу и больше не улыбается. Концентрируется на дороге, перестраиваясь в крайний правый ряд, и длинно вдыхает, чтобы продолжить повергший меня в ступор монолог.