– Что значит, сбрендил? Ты о чем?

Константин заметно напрягся, стараясь не упустить ничего из Галиного сообщения, перебиваемого скрипом умирающих осин.

– Истерика с ним приключилась. Сидел он в своем телефоне, потом ни с того ни с сего стал головой о стену биться, бормотал про какую-то маршрутку, голоса ему чудились, он пытался их прогнать, но не смог.

– Что с ним сейчас? – Константин вмешался в разговор.

– Спать завалился. Как биться в стену перестал, сказал, мол, «простите» незнамо кому, утих, башку свесил и спать.

– Ты случайно не припомнишь, что конкретно он говорил про маршрутку?

– Обижаешь! У меня все записано на диктофон. Включить этот бред?

– Ты молодчина, Галя! Включи, сделай одолжение! – воскликнул Константин, просияв от радости.

Из динамика донесся треск, и в представлении словно наяву возникла белесая шевелюра медиума, затравленный взгляд воспаленных глаз, а слух уловил знакомую отрывистую речь, местами срывавшуюся на крик:

– Вороны, три черные вороны. – Пауза. – Каркают. Голоса. Не умолкают. Воронье. Нет мочи терпеть. – Всхлипы. – Я уступил. Маршрутка в пути. Простите. Они знают, где Вихрь. Они забрали Элизиум. – Тишина.

– Спасибо, Галя! Ты нам очень помогла, – сказал Константин, убедившись, что прослушал запись до конца. – Если хочешь, я подъеду сегодня, заберу Илью.

– Можешь не торопиться! Потерплю его до утра. Он сейчас такой тихий, умиротворенный. Пар выпустил и теперь спит себе спокойно. Да и пока ты доедешь… Только моих разбудишь. Давай до завтра!

На том и распрощались.

– Трое свернули с водокачки, – сказала Марианна.

– Не понял.

– Что тут непонятного? Вороны – это гастарбайтеры на велосипедах. Они мне сразу ворон напомнили. Ты подстрелил ворону. Из лечебницы нас провожала стая ворон. Помнишь, стекло поцарапали? Повсюду воронье. Это велосипедисты забрали Элизиум, статуэтки были у них в рюкзаке. Я обратила внимание, как один из них вцепился в рюкзак, стоило тебе их окликнуть. И нас они намеренно пустили по ложному пути.

– А везут они статуэтки к тому месту, где находится Вихрь, – к месту, которое указал Илья. Как говорил Мансуров, Элизиум и Вихрь должны соединиться. Но кому, когда и каким образом он обозначил местонахождение Вихря, я никак не возьму в толк.

– Голоса звучали в его голове – так он сам говорил.

Константин только отмахнулся:

– У всего должно быть логическое рациональное объяснение. Голоса я допускаю – это сопутствующая симптоматика. Но как связать воображаемые голоса и кражу статуэток? – Константин ударил себя ладонью по лбу: – Какой же я балда! Есть же Интернет! Вспомни: Галя говорила, что он сидел в телефоне перед тем, как с ним случилась истерика. Видимо, с ним кто-то связался. И этот кто-то повлиял на Илью настолько, что тому ничего не оставалось, как выдать всю имевшуюся у него информацию о Вихре. И неизвестный преуспел в отличие от меня: – я за все время так и не смог ничего из него вытащить. Надо будет просмотреть его мессенджеры.

Марианна не стала вступать в спор, несмотря на твердую убежденность, что все мессенджеры находятся у медиума в голове. К тому времени сгустились сумерки. Лес замер в молчаливом безветрии, ожидая восхода луны. Константин поднял Марианну, и они выдвинулись обратно к автомобилю, оставленному у фельдшерской ограды.

Старушкин склеп, поросший мхом, остался позади, как и скрывавшие его сети разросшегося кустарника. Впереди петляла узенькая тропинка, сырая от подступивших к самой поверхности грунтовых вод под слоем тающего снега. Константин молчал, напряженно размышляя о чем-то, потом резко остановился рядом со срубленным деревом, от которого остался гладкий пенек.

– Картотека осталась в избе. Надо ее забрать, – сказал он, опуская Марианну на пенек. – Я вернусь за ней. Подожди здесь, хорошо? Я скоро. Пять минут – не больше.

– Постой! Я не останусь тут одна. Не бросай меня! Бог с ней, с картотекой! – Марианна пришла в ужас. От перспективы куковать одной в холодном темном лесу начинали стучать зубы.

Но Константин ушел, не обернувшись, словно не слышал ее возражений. Его исчезновение было настолько стремительным, неделикатным по своей сути, совсем нехарактерным для него. Несвойственность такого поступка его натуре пугала больше, чем обреченность провести ближайшие несколько минут среди голых ветвей во мраке леса.

Пульс Марианны отсчитывал секунду за секундой. Деревья скрипели, колыхание ветвей от легкого ветерка обещало надежду на скорое возвращение Константина. Но тот не спешил. Пять минут тянулись долго. Они давно миновали. За ними следующие пять, потом еще и еще, а Константин все не появлялся.

Марианна, устав ждать, решила позвонить. Каково же было ее разочарование, когда она нащупала рукой пустой карман. «У него мой телефон. Он так и не успел отдать мне его после разговора с Галей». Слезы досады и боли заволокли глаза. «Не успел или не захотел отдать?» – нехорошие мысли лезли в голову. «С ним наверняка что-то случилось», – прогоняли их другие. Но плохие тут же возвращались, резонно отвечая: «Не обманывай себя! Ты все поняла, когда он оставил тебя. Бросил! Не первый и не последний, а очередной тебя бросил! Так происходит всегда. От проклятия не избавиться!» Но другой голос возражал: «Оставить тебя тут – преступление, он не мог! Зачем? Для чего?»

Ночь накрыла землю черным покрывалом. Над верхушками деревьев нависал серп холодной убывающей луны, время от времени появляясь и исчезая среди непрерывного каравана туч, серебристых в ледяном отсвете взошедшего на небесный престол месяца. Неумолимо подступал холод. Пальцы на руках окоченели. Тщетно она пыталась согреть дыханием замерзшие ладони – все без толку, словно в ней самой не осталось нисколечко тепла. Ни тепла, ни надежды…

А лес мало-помалу наполняли ночные звуки: лес скрипел, ухал, постукивал, трещал, вкрадчиво шелестел, ужасая притаившимся во тьме неизвестным. Сучья мерзлого кустарника, служившие опорой спине, грубо впивались в кожу. Девушка согнулась, обняв колени, того и гляди рискуя, потеряв равновесие, повалиться на обледенелую землю. «Почему бы и нет?» – подумала девушка. Выбор напрашивался сам собой. «Придется ползти, – решила она. – Здесь я либо замерзну, либо стану добычей диких зверей или в лучшем случае умру с голоду. Буду ползти, покуда хватит сил. Доползу до деревни – найду помощь». И она, собравшись с духом, змеей соскользнула с деревянного обрубка, шмякнувшись белым полушубком на мерзлый шершавый лед, покрывавший слой размякшей грязи и древесных корневищ. Поползла – опираясь на локти, вперед, продавливая наледь, тяжело вздыхая из последних сил. Взрыхленная под напором тела почва частицами слякотного месива разъедала кожу, жгла и колола. Марианна продвигалась по тропе вперед. Согревалась… Обида и отчаяние утопали в комках грязевой жижи. В той же трясине один за другим пропадали помыслы, чаяния, идеалы, планы, опасения и проблемы и вместе с ними смехотворные, нелепые до одури всевозможные атрибуты жизни. Пред мысленным взором, очищенным от сора, в единый миг явилось откровение.