Внезапно от группы отделяется один, низкорослый и худощавый, и переходит трамвайные пути.

– Привет, Роман Борисович! – машет он рукой. – А я думаю: вы это или не вы? Оказывается, вы!

Он приближается, встает напротив и упирает руки в бока.

– Здравствуй, Торшин… Я тоже тебя не сразу узнал.

– Ну да, я хайр состриг, лысый хожу. А что? Голова дышит, и менту ухватиться не за что!

Торшин хохочет, довольный, затем эффектно сплевывает.

– А вы с дачи? Все тележки таскаете с картошкой? Ну да, зарплату ведь не прибавляют…

– Не прибавляют, – медленно говорит Роман.

– А зря. Такому учителю я бы прибавил. Я столько немецких слов выучил благодаря вам, что даже кличку получил: Ганс. В общем, я тут в авторитете, а все потому, что ваших уроков не пропускал.

Молодой человек нисколько не смущен, напротив, исполнен снисходительной иронии по отношению к бывшему учителю. Он предлагает присоединиться к группе на площади («потусить», как он выражается), но Роман вежливо отказывается. Я наблюдаю за ним, вижу напряженное лицо, желваки на скулах, в то время как голос – ровный, тихий, как и положено, если ученики вышли из-под контроля и требуется вернуть урок в нормальное русло.

– Ну, как хотите. Тогда я к своим.

Торшин вразвалочку удаляется, и как раз подходит трамвай. В трамвае Роман молчит, затем через силу усмехается.

– Хорошо еще, Фариду не вспомнил, супругу мою. У меня ведь смешанный брак, я жену из Узбекистана вывез, когда на практике был в Самарканде; теперь мы вместе работаем. Учитель она – от бога, ее портрет с доски почета годами не снимают, но сколько ей выслушать пришлось… Даже в учительской может проскочить: мол, понаехали узкопленочные, проходу от них нет! Чего тогда об учениках говорить?! Есть, конечно, нормальные ребята, я таких отбирал для поездки в Берлин. Но основной контингент формирует среда обитания; а среда сам видишь какая…

Я не могу задерживаться, время подгоняет. Надо собраться в дорогу: перебрать рюкзак, что-то выстирать, что-то подшить, что-то подарить на память. Когда я вынимаю из рюкзака доску с темным ликом, Роман удивленно качает головой. Ты, говорит он, не только романтик, а еще и паломник! Когда же я называю место, куда должен вернуть икону, он лезет на полку и достает толстый фолиант. Это, поясняет, справочник по Смоленской области, митрополит выпустил, тут все храмы описаны – и действующие, и уничтоженные. Разыскав по оглавлению указанный населенный пункт, Роман разочарованно захлопывает книгу.

– Некуда тебе возвращать икону. Разрушен храм, еще в шестьдесят первом году приход был ликвидирован.

Вроде я должен испытать облегчение от того, что не нужно делать крюк на север области (сто километров в оба конца). Я же испытываю растерянность. Лик с доски смотрит на меня укоризненно, словно вопрошает: почему ты, глупый немец, заранее не узнал про закрытый приход? Куда ты меня теперь определишь? Я икона-сирота, поэтому ты должен меня таскать с собой вечно, я твой пожизненный крест…

Я предлагаю икону Роману, но тот машет руками:

– Нет, нет, не надо! Если бы я верующий был, может и взял бы; а я не то чтобы атеист… Скажем так: агностик. Так что оставь икону в какой-нибудь другой церкви.

– В какой церкви?!

– В какой? Сейчас посмотрим…

Роман опять залезает в фолиант.

– Вот, тут есть один небольшой храм недалеко от Вязьмы. Необычный храм, как утверждает автор справочника.

– Чем же он необычен?

– Там чудеса, там леший бродит… – с насмешкой отвечает Роман. – Тебя ведь интересуют чудеса, верно?

Он намекает на мою откровенность ночью – кажется, я что-то говорил про Нормана. Я чувствую, как щеки покрывает румянец. Я не должен был об этом говорить, это очень интимная вещь, не каждый поймет, но после сидения в кустах почему-то показалось, что мы очень близки, мы одной крови, и можно…

– Ладно, я в подробности не влезаю. Как я понял, там что-то серьезное произошло, иначе вряд ли ты отправился бы в свой поход. Я прав?

– Ты прав… – выдавливаю я.

Я все-таки придумываю подарок – им становится кусок бетона из берлинской стены.

– А вот это с удовольствием возьму! Спасибо, честное слово, спасибо! Мы с моими учениками ходили смотреть стену, но откалывать куски, сам понимаешь… Хотя больше всего в Берлине мне понравилось другое.

– Что же тебе понравилось?

– Комната тишины.

– В Берлине есть такая комната?! Первый раз слышу…

– Она находится в северном крыле Бранденбургских ворот. Вокруг этих ворот, как ты помнишь, движутся тысячи машин, рядом гудят новостройки, а в комнате – полнейшая тишина. Удобные кресла обиты зеленой материей, и в них, закрыв глаза, сидят люди, слушают тишину… Иногда очень хочется полной тишины. Это ведь не жизнь, это шум и ярость в одном флаконе.

Последние приветы Смоленска: Кремль, собор, трамвай, вывозящий на окраину, и город со мной прощается. Дома делаются низкими, потом вовсе исчезают, и начинаются поля, перелески, автомобильные развязки и бензоколонки – начинается дорога. Когда мысленно прикидываю путь, оставленный за спиной, меня переполняет законная гордость. Не каждый пройдет столько по чужой стране, где в лесах чувствуешь себя в безопасности, а в городах – нет.

Я вхожу в очередной лес с чувством полной безопасности, когда впереди на обочину съезжает желто-синяя машина. Мне знакомы эти машины, я видел их много раз, но милиция никогда не останавливалась, заметив бредущего по обочине путника. Может, здесь не так безопасно, как я считаю? И они хотят об этом предупредить?

Из машины выходят двое в форме, один высокий и молодой, другой постарше и небольшого роста. Старший небрежно прикладывает руку к фуражке, бурчит что-то неразборчивое, молодой требует предъявить содержимое рюкзака. Зачем? Так надо, откройте и предъявите. Молодой ведет себя неуверенно, старший, напротив, вальяжен и с усмешкой поглядывает на коллегу.

– Хорошо, я предъявлю.

Снимаю рюкзак, ослабляю шнур и, насколько возможно, растягиваю горловину.

– Это что такое?

– Компьютер.

– Который этот… Наубук?

– Нетбук.

– А в пакете что?

Не дожидаясь ответа, молодой выхватывает пластиковый пакет, быстро разворачивает и вынимает икону-сироту.

– Ну, Пахомов… – крутит головой старший. – Везунчик!

Молодой широко улыбается.

– Интуиция, товарищ капитан. Этот кадр мне сразу не понравился, поэтому я и предложил проверить…

Он хлопает меня по плечу.

– Ну что, расхититель церковной собственности? Поехали отвечать по всей строгости закона!

Крепко взяв под руки с двух сторон, меня тащат к желто-синей машине.