Часы пробили восемь, и она, вздрогнув, открыла глаза. Мэри снова стояла рядом.

— Не хотела будить вас, мисс. Вы заснули.

— Да, наверное.

Пен поставила на пол порожний кубок и поднялась на ноги. Мэри накинула на нее полотенце. Ближе к камину уже стояли низкий столик и два табурета.

Плотнее завернувшись в полотенце, Пен начала разбирать содержимое мешка Оуэна в поисках подходящей домашней одежды. Вот чистая шелковая рубашка, но она едва достигает ей до колен. Не может ведь Пен сидеть за ужином полуобнаженной? В его халате она просто утонет, но зато это будет выглядеть куда приличнее.

Она решила все же надеть халат, выпустив поверх него две заплетенные косы, и на этом процесс одевания к ужину закончился.

— Можно принести поднос с едой, Мэри, — сказала она. Служанка ушла, Пен приблизилась к окну и, приоткрыв ставни, глотнула свежего вечернего воздуха. Как и вчера, луна светила сквозь тучи, звезд не было видно. И какая тишина! Какое спокойствие. Если бы в душе так же…

Мэри уже вносила еду — какая проворная девушка!

Запеченные в раковинах устрицы, аппетитная петушиная грудка в щавелевом соусе, сладкий пирог…

— Кухарка сказала, что, если будет маловато, она придумает еще что‑нибудь, — заверила Мэри, увидев, как разгорелись глаза у гостьи. — А выбирал сам милорд д'Арси.

С этими словами она стрелой умчалась вниз, чтобы моментально вернуться с кувшином бургундского и повторить ту же присказку:

— Ваш брат сам выбирал в подвале.

— Спасибо, Мэри. Все очень хорошо. А теперь сообщите, пожалуйста, моему брату, что я готова его принять.

Мэри ринулась выполнять просьбу, а. Пен наполнила кубки темно‑красной жидкостью, сверкающей в огне свечей как закатное солнце.

Когда Оуэн, учтиво постучав, вошел, Пен встретила его улыбкой, каковую, как она считала, можно было назвать вежливо‑холодной.

Во взгляде, которым он окинул ее, она прочла одобрение, граничащее, пожалуй, с восхищением. Так ей хотелось думать… Хотя для чего все это, если она твердо решила не допускать с ним близости? Поэтому она занялась перестановкой блюд, с такой тщательностью размещенных на столе руками Мэри.

— Вы почти совсем исчезли в этом халате, — сказал он с улыбкой. — Не лучше было воспользоваться рубашкой?

— Чтобы сидеть за столом с голыми ногами? — возмущенно воскликнула Пен и, к еще большему возмущению, увидела, что его позабавила ее реакция, а в улыбке, в глазах появился открытый призыв. Как непристойно!

Нужно заговорить о другом.

— Я должна выразить вам восхищение, шевалье, — сказала она светским тоном, — тем, с каким тщанием выбрали вы еду для ужина.

Он поклонился.

— Это потому, мадам, что, как мне кажется, я уже неплохо знаю, чем могу вас порадовать.

Опять эти грязные намеки! Какой невозможный человек!

Больше она ни о чем подумать не успела, так как он склонился над ней, взял за подбородок и ласково поцеловал в губы, а потом погрузил руки в ее пышные волосы.

— Сегодня вечером, дорогая, — произнес он, — вы выглядите еще прекрасней, чем обычно. Голод и усталость вам так к лицу!

И снова зовущая улыбка…

«Господи, дай мне силы вынести все это!..»

— И все‑таки, шевалье, не могу понять, откуда вам известны мои предпочтения в еде? — Она взяла в руки кувшин. — Еще вина, сэр?

— С удовольствием, мадам.

Он некоторое время не отрывал губ от кубка, глядя на Пен своими черными глазами.

— Что касается ваших вкусов в еде, — заговорил он, — все очень просто: я наблюдал за вами не единожды за столом и заметил, что вы предпочитаете куриное мясо говядине и никогда не упускаете случая полакомиться устрицами.

— Наблюдательность профессионального шпиона, — язвительно сказала она.

— Или любовника, — уточнил он.

— О нет! Минута слабости, шевалье, не превратила вас в любовника. Но давайте начнем ужин.

Она опустила ложку в блюдо с устрицами.

— Конечно, мадам. Я ждал этого момента весь день… Что касается минуты слабости, о которой вы изволили сказать, то ее не было с моей стороны. Было желание и его осуществление.

— Что ж, значит, вам не в чем упрекнуть себя. В слабости отличилась я…

Этот словесный поединок выматывал из нее последние силы, как если бы они сражались настоящим оружием.

— Как правило, — сказал он, — я стараюсь не делать вещей, за которые мог бы упрекнуть себя.

Он отрезал кусок мяса и положил ей на тарелку. Она демонстративно подцепила с блюда устрицу. Он наполнил свой кубок, густо намазал маслом кусок ячменного хлеба. Она полила щавелевым соусом положенный ей на тарелку кусок петушиной грудки. Они оба выпили вина и наконец взглянули друг на друга.

— В этой гостинице на редкость умелый повар, — сказала она. — Или кухарка. Не помню, когда я пробовала такие изумительные устрицы. Кстати, здешняя речная форель тоже очень хороша. Обязательно попробуйте, пока мы в этих местах.

Он кивнул, продолжая смотреть на нее. Потом задумчиво произнес:

— Итак, вы отдали дань слабоволию. Но с чего бы это, Пен? Вы отнюдь не кажетесь слабым человеком. Напротив… Душевных сил у вас хоть отбавляй.

Она тоже намазала масло на хлеб.

— В ту ночь я, наверное, слишком много выпила, — сказала она. — Кроме того, в праздник Двенадцатой ночи по традиции положено отбрасывать все условности, не так ли? Традиции одержали надо мной победу..

— Ох, Пен… — Он неодобрительно покачал головой. — Я многое могу вытерпеть, но не такую вопиющую не правду.

Она попыталась твердо посмотреть ему в лицо.

— Это единственное объяснение тому, что произошло, шевалье. Другого у меня нет и не будет… А теперь не поговорить ли о том, как мы будем действовать завтра с утра?

— По наитию, Пен, по наитию, — ответил он. — Так мне приходилось нередко поступать.

Он наклонился вперед, взял ее руки в свои, удерживая их над столом.

И снова она ощутила странное чувство — как если бы та часть плоти, к которой он притрагивается, перестает принадлежать ей и все тепло ее тела, кожи исходит от него.

— Пен?

Он произнес ее имя как вопрос, требующий немедленного ответа.

И она ответила.

— Нет, — сказала она. — Нет, Оуэн, я не хочу этого.

Он отпустил ее руки, но продолжал внимательно, с настойчивостью смотреть на нее, и она чувствовала себя голой и беспомощной под этим взглядом, но не собиралась сдаваться, пыталась накапливать сопротивление.

— Не лгите мне, Пен. Вы можете меня убедить, что решили больше не вступать со мной в близкие отношения, но не пытайтесь уверить, что не желаете этого…