пищи), кормит тебя. Или: вон на стенке мент нарисован, давай, пристань к нему — или получишь десять сильнейших ударов в грудь. Удары выдерживает не всякий, даже крепкий физически пацан; не выдержишь, взмолишься или заплачешь — все, ты в «петушатнике». А всего-то надо сказать про нарисованного милиционера: а пусть первый заведется. Или веник дадут в руки — сыграй что-нибудь; не сможешь извлечь из веника мелодию, получай десять тумаков. По канону же, надо вернуть веник и попросить настроить, вот тогда и сыграть можно. И тому подобное, чем дальше, тем унизительнее и неприличнее.

А тут еще следователь Глазнева помахала перед ним «корочкой» с делом и злорадно сообщила, что вот они, показания девочки, которая вламывает его по полной программе, и что папа девочки уже заказал его, Диму Жаркова, на предмет того, чтобы отходить ему причинное место паяльником.

В общем, Дима, разуверившийся в любви, дружбе и женщинах, оказался в кирпичных стенах тесной следственной камеры и неожиданно почувствовал себя тут своим. Тут не имела значения ни стоимость его одежды, ни возможности родителей. Тут ему было уютнее, чем в родном доме, больше похожем на ночлежку, при жалкой заботе попивающей матери-судомойки, и главное, тут все сидевшие были одного с ним круга, и он готовился сесть прочно и надолго. Вот дурак!..

Но до того, как мы поймаем сообщника маньяка и докажем факт совершения именно Скромником насильственных действий сексуального характера в отношении Наташи с улицы Хохрякова, молодому человеку действительно придется посидеть. Боюсь, что следователя Глазневу, а также прокурора и суд не убедит в невиновности Жаркова прочитанный мной акростих из названий улиц, где маньяк творил свои грязные дела.

Из изолятора я вышла с тягостным чувством. Диму к концу его повествования стала бить натуральная истерика, пришлось вызвать врача. Мы с адвокатом его утешали как могли, но он все рвался удариться головой о стену и причитал по Наташе. Пока ему оказывали медицинскую помощь, я смотрела на него, и меня одолевали невеселые мысли.

Парень, конечно, переживает из-за Наташи, страдает, что не уберег ее; но совершенно не переживает из-за того, что сидит в тюрьме по ложному обвинению. Допустим, мы раскроем когда-нибудь эту отвратительную серию преступлений, и он выйдет на свободу. Вот только свобода ему не нужна. Когда он сможет увидеться с Наташей — большой вопрос. И уж точно общаться им никто не даст, совместное счастливое будущее им не светит. Из школы его вот-вот выгонят, дома с матерью он сидеть не будет… И погуляв немного по окрестным дворам, он все равно сядет, только уже всерьез. На всю жизнь, с короткими перерывами. Наташа останется для него рвущим душу воспоминанием о другой жизни, в которой нет ему места. Зря его мать так ждет освобождения сыночка; не принесет это счастья им обоим. Сегодня в тюрьме с ним была типичная зековская истерика, хоть он и искренне убивался, но все же с ухватками заслуженного арестанта; надо же, еще не успел как следует посидеть, а уже нахватался. Или это генетически передается?

По-моему, Осинский думал про то же самое. Во всяком случае, он, обычно весьма любезный и внимательный, даже не предложил меня подвезти, когда мы вышли из изолятора. Погруженный в свои думы, он только махнул мне рукой, сел в машину и уехал. Мы с ним даже не обсудили, что предпримем; в принципе, и так все было ясно.

Оставалось ждать Синцова с донесениями. И они не замедлили… И не только от Синцова…

Полученный обратно на контрольно-пропускном пункте изолятора телефончик, стоило его включить, стал разоряться, сплетничая, что за время его отсутствия в зоне действия сети пропущена масса звонков. И все они были от Синцова и от Лешки. Нет, еще пара звонков от мужа. Ему я и позвонила в первую очередь, полагая, что он просто соскучился и звонил, чтобы сказать мне об этом; мы кратко обменяемся ласковыми приятностями, повысим друг другу настроение, и я смогу приступить к длительным деловым переговорам с Лешкой и Андреем. Я очень надеялась, что переговоры будут длительными и деловыми и что Синцов накопал что-нибудь интересненькое. Но сначала муж.

— Привет. Звонил?

— Звонил, — возбужденно заговорил Саша. Заговорил деловым тоном, и никаких приятных интимностей я не услышала. — Ты искала безголовые трупы?

— Да!! — завопила я. Даже самые пылкие признания в любви не выплеснули бы мне сейчас в кровь столько же эндорфинов.

— Не кричи так, у меня прямо уши заложило. Я тут поговорил с областниками, у них есть два безголовых. Нашли практически только что. Женщины, обнаженные, в лесу, упакованные в ткань, личности не установлены.

— Раз упакованные, значит, не там убиты, а привезены, — лихорадочно стала соображать я вслух. — Свежие?

— Не очень. Но и не очень старые. Апрель — начало мая. Ты понимаешь?

— Еще бы!

Еще бы я не понимала: эти трупы обезглавлены и вывезены в область незадолго до того, как у нас начались нападения на девочек. А наши нападения на девочек завершились обнаружением обезглавленного трупа. Круг замкнулся? Больше эпизодов не будет? Или это только начало…

— Кому будешь звонить, следователям или экспертам? — деловито поинтересовался муж.

— Сначала — экспертам. Только я на улице, мне не записать. Скинь SMS-кой.

— Окей. Ты меня целуешь?

— Со страшной силой!

Вот у кого еще есть такой замечательный муж?! Кто еще будет, забросив свои дела, рыться для любимой жены в картотеках и обзванивать знакомых экспертов в поисках отчлененных голов? То, что он делает для меня, будет подороже брильянтов; для тех, конечно, кто понимает. Вот моя подруга Регина, например, не понимает. Как-то она зашла к нам в гости, и мы с ней пили чай на кухне, когда пришел с работы Сашка. Поцеловав руку Регине, он обнял меня сзади за плечи и сладким голосом Деда Мороза проговорил:

— Угадай, что я тебе принес?

Перед моим лицом возникла прозрачная пластиковая коробочка с компьютерным диском, на вложенной этикетке было написано: «Расчленение, гнилостные изменения, мумификация». Я завизжала от радости, поскольку давно просила Саньку сделать для меня такую подборку из фотографий с мест происшествий, чтобы ориентироваться в сложных случаях. Регина, воспользовавшись тем, что я желала немедленно отблагодарить мужа, душа его в объятиях, выдернула у него из руки коробочку и прочитала этикетку. Диск она отбросила с таким отвращением, как будто из него ей на колени посыпались опарыши.

— Я-то думала… — выговорила она, оттопырив губу. — Я думала, там как минимум золотой браслет…

И бесполезно ей было объяснять, что купить золотой браслет — не фокус. А вот