— Слушай, Оливер, тебе сегодня на рассвете принесли посылку. И поскольку тебя дома не оказалось, позвонили мне. Я принял и отнес наверх. Надеюсь, новости хорошие.

Прежде чем я успел его поблагодарить, он поспешил на работу.

Ящик с надписью «Частная авиадоставка» стоял возле моей двери. Я сразу узнал эмблему компании Билла Андерсона и свои каракули. Астрариум явился словно по мановению руки — его вытолкнули из моего кошмара.

На кухонном столе устройство казалось пришельцем из иного мира. Я сел, смутно надеясь, что во время перелета шестерни пришли в рабочее состояние и готовы открыть свои секреты. Но астрариум стоял неподвижно.

Крайний бронзовый диск с символами пяти главных планет тускло поблескивал на свете. Средний отливал серебристым металлом и был покрыт изображением греческих знаков Зодиака: Близнецов, Стрельца, Тельца, — а также крокодила и ибиса. Самый маленький, из золотого сплава, нес на себе египетские иероглифы и, казалось, являл собой стержень тайны.

Я заглянул в небольшое отверстие у основания вала, на котором вращались шестерни. В глубине механизма скрывались, два закрепленных напротив друг друга магнита — небольшие серые диски очень напоминали камешки из моего сна. Они будто ждали, чтобы их привели в действие.

Если я отыщу ключ и запущу механизм, может быть, тогда дух Изабеллы успокоится? Возможно ли — пусть даже в каком-то абстрактном, эзотерическом смысле, — что сбылись ее худшие страхи и, завершив земную жизнь, она застряла где-то на полпути, где мается ее душа? Решит ли Ваз ее судьбу, если я его найду? А если решит, то каким образом?

За тонкой стеной зазвонил соседский будильник, и я подскочил в постели. Смешно так думать, убеждал я себя. Сон ровным счетом ничего не значит. Но его реалистичность не давала мне покоя. Надо определить все, на что способен астрариум, а затем ради Изабеллы и ради себя спрятать его в надежном месте. А если верить Гермесу, то и ради безопасности хрупкого, неустоявшегося порядка в новом Египте. Внезапно я осознал, какое грандиозное мне предстоит дело.

Подошел к телефону и вызвал оператора, чтобы узнать номер Британского музея.

Саркофаг стоял в алькове большого зала. Его покрывали иероглифы, рассказывавшие о жизни Нектанеба II — военных завоеваниях фараона, его женах, дворцах и богатстве. А также о том пути, который должен совершить Нектанеб после смерти, хотя сам саркофаг никогда не выполнял своего предназначения.

Обходя гранитный гроб и рассматривая надписи, я все время ощущал тяжесть астрариума в рюкзаке. Остановился у выбитой на боку двери для Ба фараона. Что произошло с Нектанебом II? Скончался ли в каком-нибудь африканском захолустье? Или доживал остаток дней под вымышленным именем при чужом дворе?

Внезапно меня охватило желание провести пальцами по иероглифам, словно, прикасаясь к воротам, я мог бы узнать, где витает неприкаянная душа фараона — в Греции, Иране, Египте. Возникла мысль: если поднести астрариум к саркофагу, не возникнет ли между этими двумя предметами взаимодействия?

Я обвел глазами зал. Охранник стоял ко мне спиной. Быстро поднял руку и погладил резную поверхность. Иероглифы словно нашептывали что-то кончикам пальцев.

— Правда, великолепно?

Я поспешно отдернул руку и обернулся. За мной стоял коренастый мужчина лет сорока с лишком. У него были ярко-рыжие волосы и россыпь экземы на лбу. Несмотря на лысую макушку, он носил на щеках густые бакенбарды. На нем были темно-бордовые вельветовые брюки и оранжевая рубашка. Казалось, что яркими цветами он пытался скрасить свою непривлекательную внешность.

— Не волнуйтесь, — продолжал он, — люди часто не могут с собой совладать и трогают саркофаг. Он действует притягательно — подсознательно все мы ищем путь в загробный мир.

Он хохотнул, и в его смехе я услышал оттенок иронии. Затем протянул руку, и я осторожно ее пожал.

— Хью Уоллингтон. А вы, должно быть, Оливер Уарнок?

— Да. Спасибо, что нашли время повидаться со мной.

— Не за что. Наоборот, приятно, если я кому-то нужен. Моя область египтологии довольно специфическая, и мне не часто задают вопросы. — Он оценивающе посмотрел на меня, а мне на секунду показалось, что его удивление, когда я ему позвонил, было наигранным. Я подавил тревожное чувство: требовалось сделать следующий шаг, и Уоллингтон в этом смысле был моим шансом. Отвернувшись от саркофага, я спросил:

— Это верно, что никому не известно, где похоронен Нектанеб Второй?

— Он убежал из Египта, бросил трон, так что…

— После отступления в Мемфис…

— Вы знаете предмет. — Уоллингтон стал показывать надписи. — Вот здесь говорится, что фараон Нектанеб Второй, известный также как Великий маг, построил рекордное количество храмов, тем самым внушая народу мысль о собственной божественности. Мистицизмом и религией он пользовался как средствами политической пропаганды. Абсурдно с нашей точки зрения, тем более в контексте современной политики.

— Не скажите. Король Саудовской Аравии, перед тем как принимать политические решения, часто обращается к астрологам.

— Это так. Вы знакомы с королем?

— Не лично. Но работал на его нефтяных месторождениях.

— Я знаю всю его семью. Случалось работать для его дальнего родственника, принца Маджеда. Интересный парень. Немного деспотичен со своими подданными, но таков уж у них обычай добиваться своего. — Уоллингтон улыбнулся, ему было явно приятно об этом вспоминать. Я не перебивал: чем меньше мне приходилось говорить, тем лучше. — В течение нескольких лет я был хранителем музея Маджеда. Он собрал бесподобную коллекцию древностей, многие из которых имели огромное религиозное и мистическое значение. О да, я любил Ближний Восток — меня направили туда в пятидесятых годах, когда я служил в армии. Тамошний ландшафт выжигает все притворное и показное. Но вам-то это хорошо известно по вашей работе.

— Не очень. В нефти много притворного и показного.

Мы снова рассмеялись, и я невольно проникся симпатией к его энтузиазму — его любви к такой непростой, напряженной и тревожащей стране, как Египет. Его чувство, казалось, зиждилось на прагматизме, и это привлекало меня в отличие от фантастической интерпретации египетской теологии Гермесом Хемидесом. А то, что Уоллингтон — бывший военный, придавало ему весомости.

— Задача проникнуться культурной ментальностью древних египтян, — продолжал он, — невыполнима для англосаксов, иудеев и христиан, живущих в условиях современной демократии. Но если вы способны представить абсолютную веру в магию и постоянное общение с сонмом богов, каждого из которых, чтобы выжить, необходимо задобрить и перехитрить, то начнете понимать картину. — Уоллингтон указал на один из иероглифов. — Вот свидетельство того, что в один прекрасный день Нектанеб объявил, что он является живым воплощением Гора на земле. Ловкий политический ход — он воспользовался мифом о победе Гора над Сетом в качестве аллегории собственной власти над персами. Эта маркетинговая стратегия прекрасно работала до тех пор…