– Хорошо. Где вы нашли четвертое тело?

– На бульваре Леон.

Я забрал у претора свиток с картой улиц.

– Как я понимаю, это ближе к центру города?

– Да, сэр.

Когда я задавал следующий вопрос, в моем голосе сквозило нетерпение:

– Где была убита пятая жертва?

– У городских ручьев. Это вот здесь.

Претор потянулся, чтобы указать затянутым в перчатку пальцем.

Мои глаза вспыхнули и погасли; я поднес руку к подбородку, раздумывая.

– Я вижу, это тоже у окраины.

– Да, сэр.

– Но, я полагаю, там бывает много народа?

– Нет, там почти никто не бывает.

Я поджал губы, внимательно рассматривая карту. Я не собирался увидеть на ней что-то интересное, скорее пытался понять, следует ли продолжать расспросы в этом направлении. Догадка, которая появилась у меня после первых же слов претора и, казалось, получала подтверждение с каждым его ответом, теперь ускользала от меня.

– Где вы нашли шестую жертву? – спросил я.

– Там же.

– Там же… Он повторился, как и в случае с городским парком…

Я хмуро посмотрел на карту, словно она стала причиной моего сильного разочарования.

– Вы живете в этом городе, – произнес я. – Можете ли вы сказать, что хорошо его знаете?

– Думаю, что могу, сэр; я здесь родился.

– Увидели ли вы какую-нибудь закономерность в том, как он выбирает места для нападения?

– Заметил; он выбирает уединенные места. Только один раз забрался ближе к центру, но потом вновь не стал рисковать.

– Это резонно… Было ли что-то общее у его жертв?

– Они все были молоды – от восемнадцати до двадцати трех лет. Думаю, их можно было назвать красивыми.

Претор передал мне несколько свитков.

– Вам лучше самим посмотреть это, сэр.

Мощеная столбовая дорога втекала в городские улицы Бармута, как полноводная река вливается в широкое озеро. Вдали над силуэтами домов поднимался кафедральный собор Вселенской церкви, и солнце заглядывало в земной мир через замочную скважину пентаграммы.

Вороные кони ударили подковами о булыжники мостовой, и звон их копыт возвестил о прибытии экипажа. Гай Пиктон выбрался из коляски спиной вперед, проделав это еще более неловко, чем когда садился в нее.

– В бумагах вы найдете мой адрес, – произнес он. – С восьми утра и до шести вечера я обычно нахожусь в мэрии.

Он поднес руку к шляпе в знак прощания и смущенно опустил голову; наше появление в Бармуте он расценил как некий упрек в некомпетентности.

Его жест выглядел так, словно он стыдливо прикрывает лицо.

Франсуаз выпрыгнула из экипажа через закрытую дверцу. Легкая коляска даже не покачнулась.

– Я ему не понравилась, – констатировала она, оправляя короткие кожаные полуштаны.

– Ты слишком ему понравилась, – возразил я, передавая вознице два соверена. – Для мужчин определенного сорта это одно и то же.

Франсуаз наморщила нос:

– Что ты имеешь в виду?

Мы направились вдоль городской улицы, туда, где за пушистыми верхушками буков виднелась гостиничная вывеска.

– Такие люди, как Пиктон, привыкли иметь дело с женщинами столь же невзрачными, как они сами. Представь себе некрасивое существо – некрасивое не от природы, но от того, что никогда не заботилось ни о себе, ни о своей красоте. Она может быть молчаливой или болтушкой, тихоней или, наоборот, домашним тираном. Но в любом случае она воплощение жены серого неудачника. Один из моих коллежских преподавателей любил повторять: «Все не могут быть богатыми». Надо ли говорить, что сам он был беден хуже церковной крысы.

– Церковные крысы обычно самые толстые, – ответила Франсуаз. – Иногда мне кажется, что служки нарочно подкармливают их просфирами.

– Все равно, – продолжал я. – Возьми обложку эротического журнала и перечисли все качества, которые отличают красивую, сексуальную женщину. В жене Гая Пиктона нет ни одного из них. Отчего он на ней женился? На этот вопрос несложно ответить. В нем самом нет ни одной черты, которая позволила бы ему покорить красотку. Прежде всего – самоуважения. Вот почему, Френки, роскошные и сногсшибательные девушки навсегда остались для Пиктона теми, кто никогда не появится в его жизни. Но это не значит, что он не в состоянии их оценить.

– Выходит, раз он не мог фонтанировать спермой, то залился желчью?

Мы оставили багаж в гостинице, сняв номер с видом на реку и кафедральный собор.

– Вы подниметесь? – спросил администратор.

– Нет, – отвечал я. – Нам бы хотелось осмотреть город. Далеко ли отсюда до ручьев?

– О нет, сэр, – отвечал служащий. – Спуститесь по бульвару и сверните налево возле каменной стелы. Вызвать вам извозчика?

– Спасибо, нет. Мы пойдем пешком.

– Мирный город, Френки, – произнес я, ударяя по камням мостовой энергетической тростью. – Старинная архитектура. Кажется, само время застыло в этих сводах – подобные города притягивают совершенно определенные злодеяния…

– Каким может быть человек, который совершил шесть изнасилований и убийств? – спросила девушка.

– Каким угодно, – ответил я. – Пока мы знаем только одного обитателя Бармута, если не считать служащих гостиницы и кучера. Это Гай Пиктон, и он как нельзя лучше отвечает портрету серийного насильника.

– Ты прав, – задумчиво сказала Френки. – Тихий, замкнутый, отличный семьянин и прилежный служащий. Полон комплексов, носит шляпу и не снимает перчаток – он словно боится мира и отгораживается от него.

– Добавь к этому взгляды, которые он исподволь бросал на твою грудь, – и перед нами идеальный кандидат на роль сексуального маньяка… Преступник до сих пор не пойман именно потому, что сам занимался собственным розыском. Как складно получается, Френки. А ведь в Бармуте сотни и тысячи таких людей, как Пиктон.

– Однако у тебя уже есть какие-то теории? Я мимолетно улыбнулся.

– Пока еще только теории, Френки. Одно я знаю наверняка – преступник слабого телосложения и, скорее всего, действовал один.

– Это из-за того, что он использовал порошок эфедры?

– Да.

– Но разве не мог он захотеть перестраховаться? Каким бы сильным он ни был. Знаешь, Майкл, научно доказано, что даже самый могучий силач не в силах изнасиловать девушку в одиночку, если та сопротивляется.

– Вот именно, Френки! Если та сопротивляется. Он применял одурманивающий наркотик именно потому, что знал – он не справится с жертвой, если та станет сопротивляться.