— И с кем же вы вели такие переговоры за моей спиной?

— С Лара Бустаманте, министром иностранных дел.

— К сожалению, я с ним незнаком. И что же он сказал вам?

— Сказал, что пока не будем торопиться с этим вопросом, и попросил меня поработать еще немного в должности консула.

— Зачем же вы рекомендуете ему кота в мешке, да еще и без согласия этого кота.

Жордаум засмеялся:

— Мне казалось, что вы согласитесь занять эту должность. Из вас мог бы получиться хороший дипломат.

— Вот и давайте вернемся к этому вопросу, как сказал министр Лара Бустаманте, через некоторое время. — Он ободряюще похлопал консула по плечу и стал прощаться с ним.

Попрощавшись с консулом, Иосиф решил в последний раз прогуляться по Рио-де-Жанейро. Он словно предчувствовал, что больше не придется ему побывать в этом прекрасном городе. Сам он считал, что для него не все еще потеряно, что он еще пригодится советской разведке. Он был прав, потому что находился в возрасте Иисуса Христа, и в 33 года его жизненный опыт был просто уникален и необходим для разведки. Еще бы! Такого послужного списка и стольких легенд прикрытия, как у нелегала Иосифа Григулевича, ни у кого из его коллег в то время не было. Кем он только не был тогда — и революционером-подпольщиком, и коминтерновцем, и студентом Сорбонны, и аргентинским коммунистом, и бизнесменом, и способным коммерсантом, и бойцом-добровольцем гражданской войны в Испании, и нелегальным резидентом в странах Латинской Америки, и даже успел поработать на дипломатической службе в Бразилии. Его высокий профессионализм и личные качества всегда высоко ценились руководством Центра, это не раз отмечалось в его аттестациях и характеристиках. И вот настало время, когда его нелегальная работа в странах Западного полушария заканчивалась…

С невеселыми мыслями за два дня до Нового, 1947 года, Иосиф Григулевич — Теодоро Бонефиль Кастро и его супруга Лаура Агиляр Араухо — Инелия Идалина дель Пуэрто Невес навсегда покидали одну из красивейших столиц мира Рио-де-Жанейро.

Как только самолет, начав снижение, вышел из многослойных плотных облаков и внизу обнажилась покрытая белоснежным покрывалом земля, мексиканка Лаура, прильнув к иллюминатору, удивленно воскликнула:

— Теодоро, смотри, земля внизу белая! Я такого никогда не видела!

Бросив короткий взгляд в иллюминатор, Теодоро спокойно объяснил:

— Так это же обычный снег. В России сейчас самый разгар зимы. Пройдет еще три-четыре месяца, и он растает. — Затем совсем тихо добавил: — Прошу тебя не называть меня именем Теодоро. Я же предупреждал, что теперь я для всех Василий Абрикосов. Называй меня просто Васей!

Лаура, не отрывая взгляда от иллюминатора, согласно кивнула и тут же спросила:

— И как долго длится такая красавица-зима?

— Долго. Зима в России больше, чем зима. Она может продолжаться семь месяцев, начаться в октябре и загулять до мая.

— Значит, русские — это снежные люди? И как только они все это выносят?

— Нормально они это выносят. По крайней мере, не жалуются на свою судьбу. Считают, что если Бог сотворил Россию, то он же и позаботится о россиянах…

Его объяснения прервал звонкий голос стюардессы на английском языке: «В Москве сейчас ясная, солнечная погода, температура — минус двадцать шесть градусов…» От этого объявления на Лауру так повеяло холодом, что она отстранилась от иллюминатора и жалостливо произнесла:

— А мы с тобой оделись не по русской погоде. Что же делать? Замерзнем же в Москве.

— Не замерзнем. В Москве нас встретит машина и отвезет куда надо. Потом я куплю тебе меховую шубу, варежки, шерстяной свитер, а себе — тулуп, валенки, шапку-ушанку и теплый шарф…

В этот момент снова звонкий голос стюардессы объявил:

— Через пять минут наш самолет произведет посадку в столице Союза Советских Социалистических республик городе Москве. Просим всех пристегнуть ремни.

Через пять минут самолет приземлился в аэропорту Внуково. Как только подали к борту первого салона трап, тут же к нему, подъехала белого цвета машина «Победа», и из нее вышли двое в дубленках и ондатровых шапках. Переговариваясь между собой, они неотрывно смотрели на выходивших из авиалайнера пассажиров. Как только супруги спустились по трапу, один из встречавших подошел к разведчику и негромко спросил:

— Вы — Василий Петрович Абрикосов?

— Да, это я.

— Майор Тринев Александр Константинович — заместитель начальника отдела, — отрекомендовался подошедший. — А это, — указал он на стоявшего около «Победы» мужчину, — начальник отделения Потемкин Дмитрий Михайлович. Он тоже майор. Мы встречаем вас по поручению Александра Михайловича Короткова. Прошу в машину.

Абрикосов перевел Луизе сказанное, и она, дрожа от холода, первой бросилась к машине с темными занавесками. В салоне ее укутали в тулуп, после этого Тринев и Макс отправились пешком к зданию аэропорта, а машина медленно шла за ними. Через несколько минут они получили багаж, сели в «Победу» и выехали из Внукова.

По дороге в Москву Луиза несколько раз пыталась своим теплым дыханием и пальцами оттаять промерзшее боковое стекло, чтобы посмотреть, что там за окном на незнакомой ей русской земле. Но разглядеть как следует ей не удавалось: оттаявшее стекло через две-три секунды от сильного мороза покрывалось пеленой. Не понимая русского языка, на котором всю дорогу разговаривали между собой мужчины, Луиза откинулась на спинку заднего сиденья и вскоре заснула.

Иосиф разбудил ее, когда машина остановилась у гостиницы «Москва». Сбросив с себя тулуп, Луиза вышла на улицу и снова, как и при посадке самолета, воскликнула:

— Как много снега! — Она взяла горсть и начала пробовать на язык.

Увидевший это майор Потемкин предупредил, что этого не надо делать, потому что можно простудиться и заболеть.

Она и в самом деле вскоре заболела. Почти две недели Макс не отходил от ее постели, через день ее посещали врачи из поликлиники МГБ. Когда она, наконец, выздоровела, ей сказали, что она дней пять не должна выходить на улицу. Часами она вынуждена была простаивать у окна, любуясь красотой зубчатой кремлевской стены и Манежной площадью с гуляющими по ней москвичами в необычных для нее одеждах — меховых шубах, длинных пальто, телогрейках и дубленках. Когда она, наконец-то, вместе с Максом вышла и сама на эту площадь, то восторгам ее не было предела: она восхищалась и крепким морозцем, и молочным инеем, и лилейным московским белоснежьем.

На Красной площади Макс долго рассказывал супруге всё, что он знал о Москве и о мавзолее Ленина. Несколько минут они стояли у Спасских ворот, слушая бой курантов и наблюдая как въезжают в Кремль и выезжают из него лимузины с затемненными окнами, а мрачные охранники в длинных шубах, валенках и в завязанных шапках-ушанках вытягивались по стойке «смирно» и почтительно брали под козырек при проезде автомобилей.