— Хочешь пойти с нами?

Завороженный взглядом ведуна, Егор не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Рука у него на плече стала легкой и теплой. Тепло от нее тонким ручейком потекло вниз, к сердцу. Егор почувствовал, как в груди у него стало горячо, и глубоко вздохнул. Впервые за много-много дней он, непонятно с чего, ощутил вдруг безмятежный радостный покой. Не ставшее уже привычным мрачно-отрешенное равнодушие ко всему и вся, а спокойную уверенность в том, что Мир добр, и, что бы ни случилось, ему, Егору, не грозит ничего плохого.

— Да, — Егор с удивлением услышал свой собственный голос. Странно, вроде и не хотел ничего говорить, а ответил. — Да, я пойду с вами.

Как порыв ветра над толпой пролетел всеобщий вздох облегчения. Кто-то от души хлопнул по плечу стоящего рядом, кто-то усмехнулся в усы, кто-то в голос возблагодарил Богов. Люди не скрывали своей радости. Еще бы! Все ведь уладилось как нельзя лучше: они, считай что, избавились от оборотня, и при этом им не пришлось жертвовать никем из своих.

Мальчишка-сирота, нелюдимый молчун, подозрительного нрава. После смерти отца он явно был не в себе. Людей сторонится, слова лишнего не вытянешь, а глянет порой так, что у здорового мужика холодок по спине. Что ни говори, а странный мальчишка. Одно слово — звереныш. На Егора не то чтобы смотрели косо, но за своего в деревне — как-то уж так получилось, — его никто не считал. И Егор, по всему видать, отвечал деревенским тем же, всем своим поведением давая понять: он сам по себе, остальные — сами по себе. И если уж он сам захотел пойти с ведунами, так почему бы его и не отпустить? И ему хорошо, и деревне спокойнее. Людям казалось, что их совесть чиста.

— Значит, решено, — подытожил ведун, оглядывая просветлевшие людские лица. — Завтра это мальчик уйдет… с нами.

— А как с оборотнем-то будет? — посчитал нужным уточнить староста.

— С оборотнем? — ведун посмотрел в глаза все еще не до конца осознающему происходящее Егору, и неожиданно подмигнул ему. — Об этом можете не волноваться. Оборотень вас больше не побеспокоит…

Немного опомнившись, Егор понял, что, согласившись идти с ведунами, он сделал очень большую глупость. Страха по-прежнему не было, Егор просто сожалел о содеянном, но и сожаление это было каким-то слабым и вялым. Он просто знал, что в сложившихся обстоятельствах должен испытывать нечто подобное, вот и испытывал. По крайней мере, ему так казалось.

Егор ожидал, что, заручившись согласием деревни, ведуны сразу заберут его с собой. Но нет — те отпустили Егора попрощаться с родными, прилюдно взяв с него слово, что до рассвета он придет на берег реки, где его и будут ждать спасители деревни.

Прощание вышло странным. Дядя Антох, хоть и старался для приличия показать, что его огорчает уход Егора, на самом деле едва сдерживал радость. Егора это видел и совершенно не обижался. Тетка, правда, всплакнула, попричитала что-то про горемычного сиротинушку и его горькую судьбину, но тоже быстро успокоилась. Родственники собрали Егору узелок в дорогу, накормили до отвала, предложили переночевать напоследок в избе. Егор вежливо поблагодарил, попросил прощенья за все, что было не так, и ушел на сеновал. Тетка вытерла глаза уголочком платка, Антох нерешительно махнул рукой вслед. На том и разошлись.

До самой ночи Егора грело странное тепло, разлившееся у него в груди от прикосновения старого ведуна. Но как только на небе высыпали первые звезды, тепло это стало понемногу остывать, а потом и вовсе сошло на нет. Душа Егора наполнилась тревожным беспокойством и горечью утраты. Странно, но всего за несколько часов он успел сродниться с колдовским (а каким же еще?) теплом и теперь, без него, чувствовал себя очень неуютно. Сейчас Егор сильнее всего на свете хотел вернуть это тепло. Вряд ли такое его настроение понравилось бы Богам, но Егор почему-то не сильно переживал по этому поводу.

Он долго ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. Наконец усталость взяла свое (странно: вроде и не делал ничего весь день, а устал так, будто сотню десятин вместо лошади вспахал!), и Егор задремал. Однако выспаться как следует в последнюю ночь в родной деревне ему так и не удалось…

Егору показалось, что проспал он не больше минуты, а потом с криком проснулся от нестерпимой боли в левой руке. Боль была частью кошмарного сна. Одного из тех, что снились Егору в последнее время чуть ли не каждую ночь. Иногда вязкие, муторные сны не отпускали его до самого рассвета, порой он вот так же, как сейчас, просыпался в темноте от собственного крика. К утру содержание кошмаров забывалось, оставляя в душе неприятное, тревожное чувство, как будто забыл что-то очень важное. Что-то такое, чего никак нельзя было забывать…

Сейчас, едва проснувшись, Егор помнил свой сон. Помнил настолько ярко и отчетливо, что в первую минуту ему показалось, что он еще спит.

Открыв глаза, Егор понял, что и в самом деле не проснулся. Знакомого сеновала не было. Вместо него был незнакомый лес. Перед Егором стоял один из ведунов с обнаженным мечом в руке. Узкий клинок слабо светился призрачным зеленоватым светом. Неподвижный ведун смотрел на Егора и, казалось, чего-то ждал.

Егор, совершенно голый(?!), сидел на земле, прижавшись спиной к древесному стволу. Ни единый звук не тревожил тишину ночного леса. Егор слышал лишь собственное тяжелое дыхание. Грубая кора больно врезалась в кожу, но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью в руке. Егор опустил глаза и увидел на предплечье треугольный след. Ожог, оставленный как будто прижатым к коже раскаленным металлом. В воздухе висел слабый запах паленой плоти. Егор мимолетно удивился тому, что очень даже неплохо видит в темноте, а потом вспомнил, что это все-таки сон, а значит, здесь возможно и не такое.

Сон…

Егор почувствовал, как его окатило волной удушливого жара, а потом сразу бросило в леденящий холод. Судорога скрутила тело в единый комок боли. Перед глазами полыхнула красная вспышка, откуда-то из глубин памяти всплыли воспоминания о других таких же снах. Они выстроились перед Егором в единую цепь, и он отчетливо увидел, что все его ночные кошмары были на самом деле продолжением одного и того же… сна?!

Ужас, непереносимый нечеловеческий ужас захлестнул Егора, когда он понял, ЧТО это был за сон. Егор почувствовал, что не может дышать, сдавивший грудь спазм сжал сердце, не давая ему биться.

Сон. Сон! Сон!!!

Если бы Егор мог, он проорал бы это слово так, что и в княжеском замке было бы слышно. Проорал бы, чтобы убедить застывшего как изваяние ведуна, весь мир вокруг, а главное, самого себя в том, что все случившееся было всего лишь страшным сном. Но кричать Егор не мог. И, что гораздо хуже, он понимал уже, что это не поможет. Никто и ничто уже не сможет ему помочь. Он никого не убедит и сам не поверит в спасительную ложь.

Движимый каким-то непостижимым, нечеловеческим чутьем, Егор повернул голову и увидел неподалеку человеческое тело, застывшее в нелепой позе на пропитанной кровью земле. Перед внутренним взором Егора встало лицо старого ведуна. Странно, но в его взгляде не было ни страха, ни укора, ни даже сожаления. Ведун смотрел на Егора почти так же, как смотрел когда-то отец, как смотрела, наверное, мать, которую он совсем не помнил…