— Хранители, скорее всего, сделают так, как скажут Семеро, — легко согласился ведун. — Потому что глупо пренебрегать советом мудрого. Однако здесь не будет подчинения приказу, потому что самого приказа никогда не будет.

— Эх, ведун… — жрец махнул рукой и уныло вздохнул. — Что ты знаешь о Семерых…

— Думается мне, что не меньше твоего, — улыбнулся ведун. — Когда-то они были одними из вас. Они были жрецами, посвященными высшей ступени. Больше того — они входили в Жреческий Совет. И узнав все, что доступно жрецам, они избрали иной путь…

— Да… — Инциус горько вздохнул. — За всю историю нашей веры они были первыми и, надеюсь, единственными, кто, узнав Истинные Имена Богов, отрекся от Них. Они решили, что законы веры ограничивают их свободу, и сочли служение Богам добровольным рабством!

— А разве это не так? — невозмутимо поинтересовался ведун. Погруженный в свои невеселые мысли, жрец не расслышал его слов. Или сделал вид, что не расслышал…

— Они оставили путь веры и выбрали путь… «познания»! — последнее слово жрец процедил так, как будто оно было самым грязным из известных ему ругательств.

— А что плохого ты видишь в познании, жрец? — сухо осведомился ведун.

— Да ничего! — горячо воскликнул жрец. — Знать нужно, ибо вера без знания — суть огонь, пожирающий все без разбора! Нужно знать даже Зло, ибо иначе нельзя с ним бороться! Но знающий силу зла не должен использовать ее в своих целях, иначе и сам он становится злом. В познании нужно видеть границу, переступать которую нельзя ни при каких условиях, и границу эту может определить только вера!

— А, по-моему, наибольшую опасность таит в себе как раз ограниченное, неполное знание, — спокойно заметил ведун. — Человек, который точно знает, как причинить зло другому или самому себе, уж во всяком случае никогда не сделает этого случайно или нечаянно.

— Но он может сделать это намеренно! — возразил жрец.

— Свобода это всегда риск и неопределенность, — ведун пожал плечами. — По-другому не бывает. А тому, кто выбирает надежность, никак не обойтись без цепей. Так было всегда, и вряд ли когда-нибудь будет по-другому. Однако с твоих же слов выходит, что зло таится не в знании, а в душе человека. Ведь мочь и делать это далеко не одно и то же! Я, например, легко могу проломить кулаком доску толщиной в вершок, и, думается, так же легко я мог бы проломить и человеческую грудь. Однако я никогда в жизни этого не делал!

— Но ты можешь это сделать! — гнул свое жрец. — И значит, рано или поздно ты станешь опасен для окружающих тебя людей! Потому что Злое затягивает человека. Поддержание света требует сил, тьма же наступает сама собой. Легок путь Зла, и несть числа соблазнам его…

— Бывает и так, — согласился ведун. — Но все же, кажется мне, что ты слишком уж низко ценишь людей! Вряд ли большинству из них придется по душе сидение в темноте. Твое Зло затягивает лишь слабых и ленивых, а соблазнам его поддаются глупцы, не ведающие, какую цену им придется за это заплатить. А что такое глупость, жрец, как не ограниченное знание? Даже полное неведение не так опасно, как полузнание. Вот и получается, что рассекая по своему усмотрению единую истину на части, вы сами же и создаете зло, с которым потом пытаетесь бороться!

Лицо Инциуса пошло красными пятнами, однако он сдержал свое негодование и, стиснув челюсти, не произнес ни звука. Ведун это оценил и, уходя от трудной для них обоих темы, вернул разговор в изначальное русло:

— Если эти дети так важны для вас, почему вы не заберете их себе? — спросил он, глядя в сторону. — Держали бы их в какой-нибудь своей общине и делали бы с ними все, что хотели.

— Князь не отпустит их.

— Так возьмите силой. Вы же можете!

— Ведун! — жрец болезненно поморщился. — Я НЕ МОГУ объяснить тебе всего. Поверь, это просто не в моих силах. Но мы не можем забрать этих детей, мы не можем приказывать Рольфу!

— Почему? — не отступался ведун.

— Потому что это против воли Богов! И больше не спрашивай меня об этом. Боги являют свою волю, не объясняя ее смысла тем, кто вряд ли сможет его понять. Мой разум недостаточно вместителен для этого! Я просто знаю, что все должно идти так, как идет. Поверь мне, ведун! И уходи. Оставь все, как есть, скажи князю, что не можешь исполнить его волю! И передай наш разговор вашим Хранителям. Может, узнав обо всем, они изменят свое решение.

— Я бы на это не рассчитывал, — ведун поджал губы и с прищуром глянул на Инциуса. — Что до князя… Я слушал его речи, и у меня сложилось впечатление, что он знает о Даре. Если и не все, то уж кое-что определенно. Интересно было бы услышать, от кого он об этом узнал? А?

Инциус угрюмо насупился.

— Жрец, жрец, — ведун со вздохом покачал головой. — И ведь именно ты только что говорил мне о том, что знание может стать источником великих бедствий!

— Не понимаю, о чем ты, — ледяным тоном сообщил жрец.

— Инциус, не делай вид, что глупее, чем есть на самом деле, — посоветовал ведун. — У тебя это плохо получается. Я могу понять, зачем ты рассказал князю о Даре. Чтобы, если что, сделать его своим союзником, через него посильнее надавить на меня. Ты ведь наверняка постарался посеять в его душе самые мрачные подозрения. Теперь Рольф приходит в ужас от одной мысли о том, что оборотнем может быть кто-то из его детей, и готов пойти на все, лишь бы оттянуть развязку. Но ты-то, Инциус, ты хоть пытался отвлечься на минуту от своих жреческих забот и подумать о том, к чему твоя откровенность может привести в будущем?

— А к чему же она может привести? — упрямо сдвинув брови, поинтересовался Инциус.

— Хочешь, чтоб я рассказал тебе, что будет, если по Тридолью поползут слухи о том, что проклятье оборотня можно снять человеческой жертвой? И хуже всего то, что это снова будет лишь часть правды, а остальное людям придется домысливать самим! Представляешь, ЧТО они надомысливают? Я частенько замечал, что многие люди отчего-то искренне полагают, что благородство и жертвенность несовместимы с трезвым расчетом. Они почему-то искренне верят в то, что должны действовать не иначе как по велению сердца, а в результате их благородство зачастую больше походит на отчаянное безрассудство и откровенную глупость. Как, по-твоему, сколько сыщется глупцов, готовых пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти тех, кто им дорог? А сколько подлецов, готовых с той же целью пожертвовать чужими жизнями?

— Рольф никому не расскажет, — уверенно проворил жрец.

— Может быть, может быть, — покивал ведун. — Но ведь знаешь, как говорят: «что знают двое, знает свинья». Я не спрашиваю тебя, откуда ты узнал о Даре, но раз знаешь ты, значит, знают и другие жрецы. Ты рассказал Рольфу, другой расскажет кому-то еще, и пошло — поехало…

— Возможно, я был неправ, — опустив голову, признал жрец после некоторой заминки. — Боюсь только, что если все пойдет так, как задумал ты, то очень скоро моя ошибка уже не будет иметь никакого значения. Тем из людей, кто останется в живых, будет уже не до этого…